втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины.
– Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, – предложил Олег.
– Не надо, – ответил Пашка. – У них там каталки. Только вниз снести.
У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил.
– Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. – Пашка кивнул на шофера. – Такую морду скосорылил…
Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил:
– Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом.
Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки.
В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене.
– Ой, шкаф осторожнее! – выкрикнула Пашкина мать.
– Хватит! Замолчи! – гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб.
– Не, нельзя тебе, – попытался остановить его кто-то из соседей.
– А, подумаешь! – отмахнулся Пашка.
Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу:
– Эй, спишь там, что ли? Открывай!
– Надо на табуретки. Здесь попрощаться, – предложила старушка-соседка.
– Не, хватит! Поехали! – оборвал ее Пашка.
Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане:
– Давай у тебя. А там – бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили.
Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки:
– Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно.
– От чего отец умер? – спросил Олег.
– Поболел да помер. И не объяснили толком.
– Разве не написали? – спросил Олег.
– Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь.
– Да-а, жил человек и вдруг – нет его.
– Пожил да помер. – Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему.
– В какой крематорий ездили? – спросил Олег.
– Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас – видел? Комнаты – смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать – в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя – хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было.
– Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли.
– А отца твоего я что-то не помню.
– Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было.
– Один ты теперь, – будто довольно проговорил Пашка.
Олег
