вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках.
Олег повернулся к Ирине и спросил:
– А где Вика?
– Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина.
– Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены.
– Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты.
О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…»
Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного:
– Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко!
Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил:
– Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство.
Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке.
– Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин. – Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово!
Олег пожал плечами и шепнул Ирине:
– Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!».
– Ну и что? – Ирина недовольно посмотрела на него. – Не мешай.
Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место.
– Все-таки пришла! – прошептала Ирина.
– А что такое? – не понял Олег.
– Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится.
Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати:
– «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…»
На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула:
– Не надо нам тут шовинизма!
Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон:
– Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал.
– А почему, собственно, шовинизм? – громко спросил Олег.
– Не заводись, – оборвала его Ирина. – Пошли!
Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика.
– Как ты, подруга? – Ирина тронула ее за плечо. – Даже к телефону не подходишь.
– Весь
