В Ритину сторону она даже не смотрит и только морщится каждый раз, когда Рита произносит какие-либо слова.
– Ой, – громко говорю я, перебивая Риту.
Рита замолкает и с удивлением смотрит на меня.
Дальше мне срочно нужно что-то придумать.
Я пытаюсь импровизировать.
– Мне… нам… в смысле, я, – неуверенно плету я. Тут меня осеняет. – Дедушка, – восклицаю я, – к нам вечером должен приехать дедушка! Нам пора.
У меня и вправду есть дедушка, мамин отец. Моего отца он терпеть не может и никогда с ним не видится, поэтому моя ложь получается вполне логичной. Дедушка, правда, не видится и с мамой, но об этом я умалчиваю.
Дальше все следует делать очень быстро. Я вскакиваю и застегиваю куртку. Свитер попадает в молнию, и ее заедает. Рита хлопает глазами. Мама стоит рядом и яростно молчит, выпрямляя спину еще больше, хотя осанка у нее и так неестественная.
– До свидания, – бормочу я и, глядя, как Рита все еще держит папу за руку под столом, тоже беру маму за руку.
Мама никак не реагирует и продолжает в упор смотреть на отца. Сдвинуть ее с места получается не сразу, приходится дернуть за руку и сделать шаг вперед.
Дома мама ложится на кровать и плачет. При этом она лежит на кровати навзничь. Плачет она совершенно беззвучно. На это очень страшно смотреть, поэтому я ухожу на кухню, прихватив с собой учебники. На кухне сидит Эдик. На носу у него очки Ларисы Дмитриевны, отчего вид у Эдика совсем уж безумный.
Эдик протягивает очки мне.
– Брат, зацени, – заплетающимся языком говорит Эдик, – как все меняется, если одеть очки!
– Надеть, – грустно поправляю я.
– Что надеть? – не понимает Эдик.
Я забираю у Эдика очки и, не вдаваясь в объяснения, несу их Ларисе Дмитриевне.
Просыпаюсь я оттого, что мама склонилась над моим креслом-кроватью и осторожно трясет меня за плечо.
– Кеш, Кеша… – шепотом говорит она. – Кеша, ты не спишь?
– Нет, – отвечаю я на всякий случай тоже шепотом.
Веки у мамы припухли и покраснели.
– Раз ты все равно не спишь, пойдем пройдемся? – спрашивает мама. – Снег идет.
Я смотрю на окно. В треугольнике света от фонаря и вправду идет снег. Я смотрю на будильник на полу. Часы показывают полтретьего ночи.
Мама шумно сморкается в носовой платок. Я встаю, чтобы одеться и идти гулять. Так заканчивается мой двенадцатый день рождения.
В школе меня называют дебилом. Мой одноклассник Володя ко мне так и обращается: «Привет, дебил!» Мы встречаемся с ним в гардеробе, где я стараюсь как можно незаметнее стянуть с себя свежеподаренный алый свитер и запихать его в рукав куртки. Остаюсь в футболке, плечо тут же покрывается пупырышками, – холодно же. Володя от восторга теряет дар речи. Не могу не признать, что все это действительно глупо, и у
