индустриальный институт. Проспект ЛИИ пестрил академиками и профессорами. Думал: «Куда я лезу?». Подал заявление на инженерно—физический, где конкурс был около 20 человек на место. И именно физика меня и подвела – тройка. Русский устно и письменно – пятерки, математика устно и письменно – пятерки, но по конкурсу не прошел. Мне предложили на инженерно—экономический факультет, там конкурс был намного меньше, но был. Я со своими баллами был принят на этот факультет.
Поселили в общежитии – в студгородке. Прекрасная комната на двоих. Я и Женя Зиновьев. Где-то он теперь? Мне там мало приходилось бывать. Днем – учеба, вечером – или кружки или разгрузка вагона. Надо было зарабатывать деньги. От родителей мне было ждать ничего. Конечно, и я и родители сил затрачивали много, а зарабатывали мало. Но жить—то надо. Один раз дошло до того, что денег на еду – ни копейки. И мы с Зиновьевым решили пойти в кафе бесплатно поесть. На Невском было такое кафе, где доверие было больше к посетителям. Заказывали мы недорогие блюда, лишь бы наесться. И потом тихо ушли. Это было первое мое преступление, сделка с совестью. Но другого выхода не было. А когда возвратился в общежитие – на столе лежит перевод из дома на 25 рублей. Как я себя ругал, что не смог дождаться. Но что было, то было.
Я, конечно, сразу записался в шахматный кружок. Руководил—то им Ботвинник! Не то, что играть с ним, даже посмотреть бы на него, и то интересно. В то время он уже закончил аспирантуру ЛИИ, был преподавателем и чемпионом СССР, премирован личным автомобилем.
В общем, наш кумир. И вот на одном занятии он был. Нас, новичков интересовали не столько шахматы, сколько он сам. И всё же с ним я через 10 лет играл.
Наша учёба продолжалась недолго – всего 2 месяца. Вышел указ о мобилизации лиц со средним образованием, достигших 18 лет. Я подходил и больше половины поступивших – также. Как только узнали об этом родители, приехали вдвоём провожать меня в армию. На последние гроши приехал отец, купил 3 кружки пива, и мы отметили мой уход в армию. Мать заплакала, а отец долго—долго давал наказы. Да, я уже оторвался от дома. И, как оказалось, надолго. После расставания с родителями я возвратился в студгородок. Там никого не было, мне стало грустно, я лёг на кровать, но заснуть не мог. Мысли сменяли одна другую. Предстоит опять новая жизнь.
2 ноября 1939 года я был переведён в танковую часть. Не потому, что хотел быть танкистом, хотя с братьями позднее могли составить «экипаж машины боевой», а потому, что там служить было только 2 года. Я хотел учиться. На комиссии мне предложили в авиацию. Я отказался: там служба 3 года. Да и потом, кем бы я был: лётчиком или техником? Это было неизвестно. Потом—то я узнал, когда в 1943 году на своём Ла-5 сажусь на фронтовой аэродром, меня встречает Борис Яковлев, тот самый, который согласился (поверьте, вместо меня) пойти в авиацию. Мы встретились, как друзья, но в разном положении: я – лётчик, он – механик. Но дружба наша продолжалась. А через год он погиб от рук бендеровцев.
В то
