осторожно повернул голову, наткнувшись на ясные и наглые глаза собеседника. Он прохрипел:
– Да я просто…
– Просто! – передразнил Эзра. – За дезертирство раньше знаешь что полагалось?
Внезапно Дерезина охватило раздражение, и он резко заявил:
– Что привязались? Не хочу больше складывать ваши головоломки. У меня не получается. Найдите себе другого болванчика. Я ухожу.
– Дурака включаешь? – спросил Эзра с усмешкой, продолжая есть мороженое пальцем. – Это зря. Обратно хочешь? В заведение?
Последнее слово он произнёс с нажимом, словно надеялся испугать Дерезина. Впрочем, то ли от вида Эзры, то ли от его интонаций Дерезину стало не по себе.
Ему представилась серая мгла в косых росчерках затяжного дождя. Бесконечное межсезонье, от которого невозможно скрыться, потому что им пропитан весь воздух, все разговоры и все мысли. И ещё ветер, который выдавливает из цветных домиков стоны и вздохи.
Дерезин вздрогнул. Эзра смотрел нагло. Его надбровные дуги сильно выступали. Бледные глаза имели подозрительный и шарящий вид. А в начале сессии он выглядел совсем другим, плюгавым.
– Угомонился? – спросил тот. – Всё, закончили. Отстыковываемся. Как это у вас называется? Декогеренция?
– Так и называется, – хмуро ответил Дерезин, хотя слово ему было незнакомо. – Ладно, я понял.
– Вот и хорошо. Давай, давай. Всё, ребят, принимайте его.
Холодная ладонь легла на запястье Дерезина. Голова закружилась, будто стул, на котором он сидел, поочередно лишился всех ножек. Последнее, что успел увидеть Дерезин – девушку с нервно сцепленными пальцами и насмешливое лицо азиата.
Перед ним маячили двое. Один сгорбился в пояснице, в странном полуприседе, будто поза доставляла ему боль. Правой руки у него не было по локоть. Второй сидел на корточках, упруго и нетерпеливо раскачиваясь.
Оба наблюдали. Лица их были скрыты визорами с надписями по углам. Ким смотрел на них через тёмную вуаль почти сомкнутых век и притворялся спящим.
Что-то выдало его.
– Вернулся? – спросил однорукий. На его визоре была надпись «Виноградов».
После когеренции Ким заново знакомился с Виноградовым и даже с самим собой. Он кивнул, оттолкнулся локтем от мягкой скошенной стены и сел. Визор на лице запотел от частого дыхания. Ким размял плечи, шею и затёкшую ногу. Кровь хлынула вперемешку с болью, свело дыхание. После когеренции всегда появляется чувство сильной разбитости, словно накануне разгрузил самосвал кирпичей. Даже ладони покалывало.
– Странные выходки, – проговорил второй, визор которого был надписан словом «Фольшойер». – В детстве, что ли, недоиграл?
Несколько секунд имя «Фольшойер» казалось Киму ужасно смешным, но потом снова стало обычным.
Виноградов примирительно поднял ладонь:
– В двадцать два все чудят, – сказал он.
– Дело
