глубже… – бормочет Линьх. – Кнопочки… два ряда…
Да, собственно, я знаю, как устроен додекайзер. Три звуковых канала, которыми управляет двенадцать клавиш, по четыре на каждый. Восемь на правую руку, четыре на левую. Дуешь на все три канала сразу, но при этом возможно образовывать аккорды. Ещё бы я понимал, как устроена музыка. Однако я нажимаю случайные клавиши и осторожно дую.
Звук вылетает из раструба – сильный, звонкий, но не гармоничный, раздражающий.
– …обуйте А и Ё, а третью не …огайте, – почти что шепчет Линьх.
Я успеваю заметить обозначения у отверстий. Слева ближайшая – «А», на которой стоит мой указательный палец. Ё – в глубине, возле моего правого безымянного. Вот так. Дую. И получаю красивый, глубокий звук.
– Да я же не против! – говорит Аньела своим певучим голосом. – Но где твой материал? Вот эти твои риффы и запилы – этого мало. Нужна мелодия, идея, концепция, текст, в конце концов!
– Я же не поэт, – говорит Фой. – Напиши мне текст.
– Я так не могу, Айзис, – отвечает Аньела. – Я целиком сразу песню придумываю. Ну, закажи у кого-нибудь… Мы обсуждаем это уже в который раз…
– …час я другой возьму, – говорит Линьх, и берёт в свои руки другой додекайзер, зеленоватый, потоньше, который стоял до сего момента прислонённым к стене. – Повторяйте.
Я слежу за его губами и пальцами, пока он производит своим додекайзером несложную музыку из четырёх аккордов. Повторяю, почти автоматически. У меня получается!
– … теперь ещё, – шепчет Линьх. – Только держите аккуратнее… переходы плавнее…
Он накладывает на мои руки свои, подталкивает мне пальцы, словно вправляя наше соединение с додекайзером, этот искусственный сустав. Его руки тёплые, мягкие, словно набиты пухом.
Затем он берёт свой инструмент, встаёт рядом и играет ещё одну последовательность аккордов, местами переходя в быстрый перебор нот. Я повторяю.
– Отлично! – восхищается Линьх, повышая голос почти до нормальной громкости. – Ани!
Аньела оборачивается, встряхивая волосами.
– Что?
– Я нашёл себе замену, – говорит Линьх. – Сыграйте, – это уже ко мне.
Я повторяю сыгранную фразу, стараясь держать ритм и не сильно надрывать инструмент.
– Ох и ничего себе, – говорит Аньела, подходя. Брови удивлённо приподняты. – Вы умеете играть?
– Нет, – говорю я. – Держу додекайзер в руках второй раз в жизни… И первый можно не считать.
– Поразительно, – говорит Аньела. – Это же просто безупречно. Шмед, покажи ему ещё. Может быть, добавить вторую партию?
Честно говоря, от её слов мне становится немного жутковато. Я вдруг вспоминаю, что мои пальцы раньше так плохо слушались меня. Видимо, во всём виновата моя приобретённая способность к концентрации. И это кажется ненормальным. Но меня уже захватывает поток, и я готов играть дальше.
– Здравствуйте, – говорят
