комья полетели, шмякаясь о деревянную крышку. У обеих могил бабы в два хора заголосили, и у той, исполинской, громко особенно.
Я стоял столбом. Грета догадалась опять:
– Ханс, я за тебя, так?
Ушла, вернулась. Смывала и смыла в луже с рук землю кладбищенскую.
– Идем.
Мы двинулись в обратную сторону. И она привычно уже, по-хозяйски взяла меня под руку. Но еще в лицо вдруг зачем-то заглянула:
– Эти двое – они первые. Две первые жертвы, понимаешь?
– Да, – сказал я. – О чем ты?
Грета рассмеялась:
– Ни о чем. Но ты все правильно понял, Ханс.
Шли и шли. И вдруг Пётр с рыжей женой в многолюдье рядом совсем, лица их близко. Я к ним руку протянул, и они, пряча лица, чуть не отпрыгнули в ужасе, побежали от меня. Я дернулся следом, но Грета тут как тут была, и голос строгий, командный:
– Немец, не надо за ними. Или русский уже?
Веревки из меня вила, крепче все прижимаясь:
– Сейчас в шахматы, когда вернемся.
– Замучила шахматами, Гретхен.
– Е2–е4. Сразу встанет все на свои места, поверь.
– Все и так на своих, – удивился я, и Грета засмеялась.
Тут мы Вилли с Отто увидели в таких же, как у меня, шароварах и бутсах, в толпе напоролись. Вилли как раз протягивал Отто фляжку, подмигнул нам:
– Помянуть решил профессор.
Отто выпил, но тут же его и вырвало прилюдно, вывернуло буквально наизнанку.
Сидели, вымокнув до нитки. Как пришли, так и сели в столовой без движения, с лужами уже под ногами. С самих дождь все лил и лил, а мы сидели. Слабость вдруг минутная, мрак. Отто взбодрил, влетев вдруг выбритый чисто, в свежей сорочке, когда успел только. Кощунственная улыбка во весь рот особенно впечатляла.
– Как говорят наши лютые друзья англичане, у каждой тучки своя серебряная подкладка? Или подстежка, Ханс, как правильно?
– Подстилка, если англичане, – отозвался я.
– Их, их поговорка, английская! – кивнул Отто, погрозив недругам пальцем. – Я к тому, что это все к лучшему даже, пусть бог меня простит. Шанс опять получаем. Йена внимание с нас, таких-сяких, на горшки теперь, что они рванули, и мы работаем спокойно, только и всего! Работаем! – Отто не мог скрыть радости, просто не в силах был. – Ну, вот, Вилли, не такой уж я сентиментальный немец, пусть бог опять простит!
– Опять простит, – кивал ему Вилли.
Отто на радостях перед нами как артист был со своим сольным номером.
– Русские, кстати, признают, что их тут с горшками вина, делает честь, согласны? С другой стороны, как же не признать очевидное, когда горшки вдребезги? Новое какое-то их, что ли, месторождение, оттуда и глина эта слабая. Теперь комиссию они сразу, следствие, быстро это у них. Ну, я обрисовал вам, коллеги, в общих чертах, что у нас и как?
– А следствие при чем? – спросил я.
Отто удивился:
– Да ни при чем. Вообще никаким боком. К нам вопросы какие?
– Еще
