style="font-size:15px;"> Потому что немец в доме и впрямь петля, для хозяев горе. А за столом в комнате, кроме Наташи рыжей, еще подружка ее сидела свидетелем. И сразу взгляд на меня нацелила, глаза свои живые очень. Не знал я, о чем Пётр женщинам говорит, только ясно было, что на опережение сразу идет, молодец.
– Братишка мой на огонек! – объявил он, не иначе меня представляя.
И я раскланялся, угадав.
– Ну, близнец братишка прямо! – всплеснула руками живая девушка.
– Близнец не близнец, но похожи, да, – кивал мой Пётр. – И разницы между нами, правда, всего-то пять минуток!
– И кто ж старше? – оживлялась все сильней гостья, на вид тридцати лет.
Поколебавшись вдруг всерьез, Пётр все же в меня пальцем ткнул ревниво:
– Он!
Я только о смысле разговора догадывался, предполагал смутно, о чем они. Но, не понимая, понимал, что слова при игривости всей опасные и что рыжая Наташа уже к игре этой подстроилась ловко, вопросы свидетеля заранее отсекая:
– Из Саранска он, уроженец Мордовии. Сейчас в командировке по соседству тут в Угловом, в рабочем там общежитии.
Пётр настойчиво меня при этом к двери подталкивал в соседнюю комнату. Но гостья еще спросить успела, на щеку мою показав:
– А это у него такое чего?
– Производственная травма, – не соврала Наташа со вздохом.
– И все молчит в тряпочку!
– Немой братишка, такой вот, – развел руками Пётр.
Девушка прямо в восторг пришла:
– Немой хорошо. Не узнает никто!
Она все хохотала, облокотившись на скатерть, звенели даже рюмки на поминальном столе. И вдруг в мгновение ока я оказался у нее в руках. Каким-то чудесным образом сам включился проигрыватель, быстрые пальчики гостьи пластинку завели, и вот хохотушка уже вела меня в танце. Но тут же и выяснилось, что с виду только такая она шальная, от скромности своей и зажатости, и это куда мне понятней было, чем русский язык. Я пальпировал ее худые ребра, и бедняжка деревенела все сильнее и смущалась, волнуясь по-настоящему. В конце концов уже чуть не плакала, избегая встречаться со мной живыми глазами. И тут же Пётр грубо довольно наши объятия разомкнул:
– А денек-то, того… ну, для танцев не очень подходящий.
Партнерша моя к рюмкам опять приземлилась и сказала голосом звонким:
– А Зойка рада была бы, вот рада! Она танцевать сильнее всего любила!
Пётр воспользовался, что я свободен временно, и скорее втолкнул в эту самую соседнюю комнату.
Тащил и притащил, зачем? Комната как комната, клетушка, кроватки две влезают еле. Дети Петра сопели во сне, свет лунный сквозь шторы на лица пробивался.
Пётр на детей кивнул: “Видишь, как у тебя, двое тоже”.
И мой сразу вопрос: “Тебя вызывали уже?”
Пётр и не понял, от жестов отвыкнув.
Пальцы мои пробежались по спинке детской кроватки: “Приходили уже к тебе, да или нет?”
Он
