Ханс, хороший мой! Забудь, что я говорила, я все равно с тобой! Как бы ни сложилось! Пускай! Я с тобой, ты не сомневайся даже!
– А Маттиас? – спросил я зачем-то.
Она на меня замахала руками, бедная:
– Не слушай меня, не слушай!
Следом Отто из дома в испуге выбежал. И Вилли за ним тут как тут. От тех я ушел, в засаде которые, и теперь вот эти обступили, попался.
На лице Отто тревога была, даже голос дрожал:
– Ханс, в вас стреляли?
– Еще не хватало, с какой стати? – возмутился я.
– Пробежки ночью по режимной зоне, Ханс. Этим должно было кончиться.
Я ухмыльнулся в ответ ему нагло:
– Мы, немцы, спортивная нация!
Тут и Вилли неожиданно принял мою сторону. Он так и сказал, меня выручая:
– Извиняюсь, но, чур, я на стороне Ханса! Бег если в привычку вошел, плохо разве? Вот я лично был свидетелем ночной пробежки нашего Ханса по Эльбскому мосту в Гамбурге! И мы даже, помнится, успели поздороваться, верно, Ханс?
– Махнули друг другу, да, – не отрицал я. – Ты был в маршевой колонне, я бежал навстречу, помню как сейчас. И у тебя в правой руке был факел, и ты, кажется, из-за меня даже обжегся?
И тут Вилли помрачнел вдруг. И так же неожиданно дал задний ход, причем в грубой форме:
– Врешь, Ханс. Ты нагло врешь. Не было. Я не хожу в колоннах, и, надеюсь, бог избавит меня от ваших маршей с факельной подсветкой!
– Вилли, не зарекайся, – сказал я.
– Не будет этого! – закричал усач и кулак поднял, на всех сразу замахиваясь.
Вилли без ухмылки. И страдание на лице даже… Я смотрел, не узнавая. Нет, не Вилли это был.
– Я не тот парень, который ходит в ногу!
Он ушел в дом, громко хлопнув за собой дверью.
– И трезвый ведь, что интересно, – заметила Грета.
А Отто будто и не слышал, он все смотрел на меня. Грете жестом показал: и ты иди. И она двинулась вслед за разгневанным усачом, но все на меня оглядывалась.
Мы остались с Отто вдвоем. И тут вдруг кашель меня сумасшедший настиг. Пополам согнуло, я надрывался в нескончаемом стоне, ослепнув уже от слез. Отто терпеливо ждал, по скрюченной спине гладил меня, жалея.
– Живы, друг Ханс? – спросил он.
И не знал, что сказать. И сказал:
– Ваши мотивы для меня загадка, Ханс. Я не хочу вдаваться. Видимо, это что-то такое, что мне не по уму. То, что с вами происходит.
Он помолчал, но ответа не дождался.
– Ханс, выстрелов было два. И третья пуля уже ваша, тут не должно быть иллюзий. Выбор за вами.
– Нет выбора, Отто, – отозвался я.
Он пошел к дому, обернулся:
– Мне будет жаль. Кажется, мы уже стали друзьями.
– Так и есть, Отто.
В дверях он обернулся снова, напомнив:
– Смена, Ханс.
Ушел.
