как мир, я стара!
Бывших, погибших, утопших, сгоревших – древней,
Майи, Египта, Кароля, где Солнца Врата.
Но о себе я не буду. Хочу я о ней:
солнечной пряже, невестке, кусочке холста.
Если подружимся. Если сплотимся в одно.
Что монолит. Что бетон. Что алмаз. Тёплый кров.
Но я хочу, чтобы сталось, срослось всё равно,
чтоб изваяло меня бы – в свекровь!
Вот и пойду нынче я, вот пойду в ближний храм,
скромный платок повязав, спрятав слёзы в прищур,
Всё за Россию просила, за космос, за родину там.
Батюшка!
Нынче о личном, сыновнем, молясь, попрошу!
КОМЕТА
Что тебе моя жизнь – траектория жаждущих?
Так гореть, как горела под этими солнцами
в ярко алых хлыстах, в море льда, стекло-пастбищах
я не знаю, как можно меняться нам кольцами.
С указаньем пути, с предсказаньем столетьями,
ты – сияющим эллипсом в угли сожженная,
«по Сварожьи хоже» – всем огнивом согретая,
а трубач нам играет, и глотка – лужёная.
Рио-самбо, сонату. Нет, лучше на паперти
рассыпаться на пенья, чем звуков сближение.
Это словно бы спички
подать поджигателю –
Геродоту, чтоб храм он спалил в час затмения!
«Храм искусства гори! – чтоб орал он, безумствуя.
А трубач продолжал бы дуть в жёлоб экватора.
У тебя на страничке в контакте прохрустово
это ложе горящее. Мне так не надобно!
Вдоль орбиты твоей. Но без мук прикасания.
Погляди: вон волхвы снова в путь собираются,
вновь пакуют дары: рис, пахлава, лазанья.
А во мне жар такой – выжглись все внутри аисты!
Все сожглись чувства смертные! Все – до зачатия.
А трубач? Что ему? Рио-самбо на фитиле.
Задаваясь вопросами, яндексом, чатами,
я скажу – не в гробу, в телескопе вас видели!
Танец жизни там, в небе, как драма кометная.
Словно чучела маслениц вспыхнули алые:
ты была до всего, до людей – силуэтами,
ты была после всех Ариаднами, Талами.
До вот этих страниц, до язычества, младости,
до волхвов с их дарами, предчувствий, предвестников,
восхищала огнями, полётом, мытарствами,
провисая в мирах всем разверзшимся месивом!
Из цикла «ОГНЕННЫЙ ЭЛЛИПС»
Если бы знала, то я научила бы – как!
Не гореть, не сиять, быть не открытой учёными.
Как нам созерцать невозможнейший мрак,
восходить в небесах пепелищами чёрными.
У людей только звёзды, а мне – эллипс твой
плазм горящих, снедающих, плавящих,
трав
