под талых ветвей врассыпную метнулись огрузло.
Ты был коммунистом, отец.
Верил: честным трудом,
что зло победили бы мы! И вот этот – дурдом!
…Ты умер, о, Боже, за день до развала Союза!
***
– Доброе утро! (А сон о тебе был воздушный такой!)
Доброе утро! Но нет тебя рядом. Жизнь – после тебя!
Какая она? После песни, где красной строкой
скрещение звёзд, сопричастие смыслов клубят.
Ты был так масштабен. Ты был из тех самых комет,
ты был из огромного месива разных галактик.
Из пенья монахов, Саровской метелью согрет.
Мне в холоде – жарко. Ты помнишь мой синий халатик?
И помнишь ли это: «О, люди, поклонимся мы»!
И «Чёрного ворона»? Там, при тебе было лунно,
пасхально и вербно. И не было столько зимы
почти что до мая! Онлайн обучение рунам!
И все имена Византийские были в письме.
И письменность всюду цвела на бумаге, как раньше,
и грамотность в людях жила, обвивала, что хмель
стволы наших книг, их тела золотые, лебяжьи!
Жизнь после тебя вся бесплотна, бесплодна, вся – крах!
В высотах – паденье, в вершинах провалы пробоин.
От жара во мне все слова запеклись на ветрах,
от боли во мне по тебе только звон колоколен!
И после тебя меня больше и злей предают.
Одно хорошо, что не я, а меня, утешенье.
И хочется крикнуть: «Подруга, и ты тоже – Брут?»
А сердце моё, как всегда, выступает мишенью.
И кружатся мельницы чаще. И мой Дон Кихот
вступает в сражение с ними.
Не снись больше ночью!
Забудь, где там двери в мой сон. В этот, бывший и в тот,
который сегодня! Который мне в память вколочен.
И мы не в ответе за тех, кто кого приручил.
И мы не в ответе за тех, кто сказал: «А кто судьи?»
Верни мне от снов моих все, сколько были, ключи,
и – в форточку их. А не вместо кулона над грудью!
***
В моих душевных ранах всё равно свет и добро!
Какие бы ветры не гнули, не выли.
В них такое отсвечивает серебро
со скоростью мяты, изюма, ванили!
В моих душевных ранах. Откуда они
ты не спрашивай, сколько в них цивилизаций
и сколько разрушенных стран в них звенит,
какие исчадья, в них войны клубятся.
Какие сдвигаются материки.
Какие галактики стонут от крика.
Я их замуровывала бы в стихи.
В бетон бы закатывала безъязыко!
И всё-таки близь в них! И всё-таки свет!
Вложите персты в мои раны – там небо!
И каждый простор в них, что башня, продет
цветами,
