обдумал это, откинувшись назад и поглаживая свою аккуратную бороду. Дианора понимала, что пошла на некоторый риск, но к тому времени она уже очень хорошо его знала.
– Два вопроса, – сказал Брандин, тиран Западной Ладони, беря ее за руку, лежащую на столе. – Ты полагаешь, что обладаешь властью, моя Дианора?
Этого она ожидала.
– Только через тебя, и ненадолго, пока не стану старой и ты не откажешься видеть меня. – Маленький выпад в сторону Солорес, но достаточно тактичный, по ее мнению. – Но пока ты призываешь меня к себе, будут считать, что я обладаю властью при твоем дворе, и поэты будут утверждать, что сейчас я еще красивее, чем прежде. Красивее, чем звездная диадема, венчающая полумесяц опоясанного мира, или как там говорилось в тех стихах.
– «Изогнутая диадема» – так он, кажется, написал. – Брандин улыбнулся. После этого она ожидала комплимента, потому что он был щедр на комплименты. Но его серые глаза остались серьезными и продолжали смотреть на нее.
– Мой второй вопрос: был бы я привлекателен для тебя, лишившись своей власти?
И это, вспоминала она, едва не застало ее врасплох. Это был слишком неожиданный вопрос, он попал слишком близко к тому месту, где все еще обитали две ее змеи, как бы крепко они ни спали.
Дианора опустила ресницы и посмотрела на свои сплетенные пальцы. «Словно змеи», – подумала она. И быстро прогнала от себя эту мысль. Искоса бросив на Брандина лукавый взгляд, который, как ей было известно, ему нравился, Дианора ответила, притворяясь удивленной:
– Разве у тебя здесь есть какая-то власть? А я и не заметила.
Через секунду раздался его красивый, полный жизни смех. Она знала, что стражи за дверью слышат его. И будут сплетничать. Все в Кьяре сплетничали. Остров питался слухами и сплетнями. После сегодняшней ночи возникнет еще одна сказка. Ничего нового, всего лишь подтверждение этим громким смехом того, какое удовольствие Брандин Игратский получает от общества своей смуглой Дианоры.
Затем он отнес ее на кровать, все еще забавляясь, потом заставил ее улыбнуться, а потом и рассмеяться. Он получил свое удовольствие, медленно, тысячами способов, которым научил ее за долгие годы, потому что в Играте очень искусны в подобных вещах, а он был – и тогда, и теперь, – прежде всего королем Играта.
А она? Сейчас, сидя на своем балконе в лучах весеннего утреннего солнца, Дианора закрыла глаза, вспоминая. Как в ту ночь, и до той ночи – в течение многих лет до той ночи, – и после, до сегодняшнего дня, ее мятежное тело, и сердце, и ум, все вместе, предавали ее душу, утоляя ее отчаянную, глубокую страсть к нему.
К Брандину Игратскому. Которого двенадцать лет, с двумя змеями, обвившимися вокруг обломков ее сердца, она явилась убить за то, что он сделал с Тиганой, ее родным домом.
Тигана была домом Дианоры до тех пор, пока он не разрушил, не сровнял с землей и не сжег ее, убив целое поколение
