Мама, Пражская Лариса Фёдоровна, проживающая в городе N, по такому-то адресу. А жива ли и живёт ли она сейчас там, никто не знал. И Матвей не стал откладывать поездку. То ли кровь звала, то ли обида гнала? Он ехал в своей новенькой машине и чем ближе он был к её дому, тем сильнее стучало его сердце. Матвей быстро нашёл трехэтажный старенький дом. Дверь в подъезде еле держалась на петлях, видимо часто её пинали ногами. Подойдя к заветной двери, он долго не мог нажать на звонок. Но, пересилив себя, резко нажал кнопку звонка. В ответ – тишина. Нажал ещё раз, ещё – безрезультатно. Никто не открывал. Он хотел уже уходить, как за дверью раздался еле слышимый шорох. Кто-то с усилием открывал замок. Когда дверь приоткрылась, перед ним оказалась худенькая женщина в инвалидном кресле, с такими же, как у него, карими бархатными глазами. В стареньком застиранном халатике, в котором не хватало двух пуговиц, а на их месте зияли дырки, как будто кто-то их выдрал с мясом. И у Матвея вдруг предательски задрожали ноги, а на глаза навернулись слёзы. Он понял, что нашёл, вот она, такая беззащитная, как и он тогда, в детстве. А она, увидев его, сразу в догадке рвануло сердце. Она не могла вымолвить ни слова. И лишь безумное удивление, близкое к помешательству, отразилось в её глазах. Матвей, испугавшись, припал к ней, как будто ему было пять лет и почувствовал такое мощное тепло и нежность, таких состояний он никогда не испытывал. А в голове билась одна мысль, вот и нашёл, вот и нашёл!
Потом они долго разговаривали. Она рассказала про обман его смерти, но эти люди уже наказаны жизнью. А она, после тяжёлых родов, стала инвалидом. Всю ночь не гас огонёк в их окнах. Теперь Матвей часто навещает свою маму, купил ей красивый халат, новое кресло, нанял сиделку, а на её столе теперь всегда лежат хорошие конфеты в красивой красочной обертке.
Чужое счастье
О ней так много писали, сочиняли песни, стихи… О молодой и красивой, о ее влюбленности и неразделенной любви. Писали и сами себе верили, что не может быть иначе: она могла любить только его, мечтая коснуться, прижаться к нему и, наконец-то, быть счастливой. А дуб – раскидистый, властный, могучий и любивший больше всего на свете себя. Она никогда его не любила и не хотела к нему прижиматься. А люди верили в эту сказку, да и пускай верят. Она-то сейчас уже немолода и ее ветви уже не так упруги. И ее мучитель теперь не приходит к ней и не ломает ее ветви. Она слышала через свою боль, как они говорили, мол, будут хорошие веники. Она не знала, что такое веники. Временами боль уходила, а весной она вновь расцветала, ее сережки свисали бахромой с какой-то залихватской красой. Она стояла одна в поле. Одна-одинёшенька. Смотрела на лес, где были ее браться и сёстры, они лишь издали иногда махали своими ветками, приветствуя ее. Иногда ей очень хотелось к ним, быть рядом со всеми. Но так всё сложилось, так упало ее семя одинокой красавицы. А она и впрямь была красавица: высокая, белоствольная. Раскидистая. Она много лет стояла одна, иногда – грустя, иногда- радуясь внезапному порыву ветра с дождем, когда вдруг он начинал с ней играть, и
