сказать, что это он ее туда мне подкинул, может она сбежала и сама забралась туда, но с того дня Дамиан стал для меня ящером и никем иным.
– Он точно не подбрасывал ее тебе, – уверенно сказала Дороти. – Поскольку целый день искал тогда это противное пресмыкающееся, перевернув весь дом вверх дном.
– Ну и поделом ему, – улыбнулась я. – Я тогда решила промолчать, что ящерица где-то спряталась в моем доме, поскольку знала, что он придет к нам, чтобы забрать ее. А мне до жути было стыдно, ведь по сравнению с домом Дамиана и Бэсс, домишко моей семьи был конурой, не иначе, и мне казалось, едва только Дамиан увидит, где я живу, то будет до конца жизни называть меня нищенкой.
– Столько времени прошло, – устало проговорила леди Дороти, откинувшись на спинку сиденья. – Ты вон в какую красавицу превратилась. Дамиан с Бэсс выросли и стали взрослыми. Я…постарела, – она на мгновение прикрыла глаза и на ее лбу выступила напряженная жилка. – Заключили бы уже перемирие, что ли. Сколько будем так косить ряды друг друга? Столько смертей, а конца этому ужасу и не видно.
Следующие несколько часов езды мы не разговаривали с Дороти. Она дремала, а я напряженно смотрела в темное окно, за которым едва были различимы мелькавшие стволы необъятных деревьев, растущих вдоль дороги. Миллионы мыслей кружили в моей голове. Воспоминания, к которым я никогда не думала вернуться, то и дело всплывали в моей памяти. Вот мы с Бэсс сидим на лужайке подле ее дома и листаем книжку с картинками, вот моя мама угощает нас душистыми пирожками, вот леди Дороти, тогда еще Аша, бранит нас за то, что мы оборвали все бутоны на розовом кусте, а вот Дамиан смеется над тем, как мы с Бэсс хлюпаем носами, рыща по дому в поисках новых кукол, которые подарила нам его мать. Дамиан…Я застонала, мысленно произнеся это имя. Никогда не думала, что смогу сказать, что не слишком обрадовалась известию о том, что он остался в живых. Он и Бэсс. Ведь хоть Рамона и сказал, что прямого вреда меня не заставят наносить ни ей, ни ему, но мне мало верилось в это. А вредить тем, кого знаешь…это было выше моих сил…даже во благо родной страны. Рамона была права. Не под силу сильфиде некоторые грани жизни лазутчиков, ох не под силу. Слишком много во мне было этого желания видеть всех счастливыми несмотря на ту муштру, которой мы подвергались в школе. Слишком много было моей сущности во мне, а она ну никак не хотела ложиться в постель без любви, никак не хотела врать бывшей подруге, и никак не хотела идти тем путем, которым заставляла меня идти чертова война. Проглотив комок в горле, я вспомнила голодные глаза братишек и отчаянный взгляд мамы, когда она стояла у окна и беззвучно плакала, не зная, чем нас накормить. Вспомнила ее слезы, когда она читала маленькое, невзрачное нацарапанное черными чернилами донесение о смерти отца. Только эти горькие картины в моей голове и заставляли отбрасывать свои сомнения и настойчиво требовали хоть что-то сделать для родных и для тех, кто так же, как и я, испытал ужасы потери и безысходности.
– Въезжаем
