чем Ван Гог – о соборе Парижской Богоматери!
– Гюго, – поправил его Айзек.
– Вот тебе первый урок, – важно начал Энрике, улыбаясь во весь рот, словно ведущий дешевой телепередачи. – Чудесным образом сеньориты забывают, кто там писал про Эсмеральду, как только ступают на борт этого божественного судна. Главным для них становишься ты. Ты для них и Ван Гог, и Гюго, и даже, мать его, Гомер. А после одного-другого бокальчика игристого ты станешь и Линкольном, и Далай-ламой, и, черт дери его за ногу, Моисеем. Будут умолять тебя показать свою скрижаль, если ты понимаешь, о чем я.
– Как насчет того, чтобы провести следующий урок в другом месте?! По мне, так знания лучше усваиваются вдали от посейдоновой истерики, в сухой обстановке и не с сухим горлом, если понимаешь, о чем я! – перекрикивая нарастающий ветер, отозвался Айзек.
Энрике вновь засмеялся и, проходя мимо писателя, застрявшего у входа на корму, панибратски хлопнул потенциального покупателя по плечу. Бронзовый любитель роскошных лодок заманил его в свой дом, надеясь именно там усилить потребительский порыв фотографиями, видеороликами и, самое главное, яркими историями из жизни счастливых и преуспевающих владельцев яхт. Энрике правильно угадал самый первый и верный способ угодить писателю – и в качестве прелюдии к долгим и витиеватым разглагольствованиям о престиже многопалубной красотки предложил гостю освежиться ледяным пивом, как бы случайно оказавшимся в холодильнике.
– Прости, я забыл твое имя, дружище, – молвил Энрике, возвращаясь из кухни со второй партией пива. Гость в тот момент рассматривал фотографии над овальным камином в гостиной, как и вся прочая обстановка, выполненным в футуристическом стиле. Дом впечатлял своими размерами и необычным интерьером, все больше убеждая, что некогда семья Дельгадо не знала финансовых невзгод.
– Айзек.
– Не ты, случаем, познакомился с моими родителями недели эдак две назад? Изенштейн?
– Верно. Они рассказали, что ты продаешь яхту, и я решил взглянуть.
– Да уж, городишко наш маленький, все друг друга знают не понаслышке. Если кто громко пустит газы у себя на толчке, так на следующий же день весь город будет в курсе, я тебя уверяю, – Энрике заливисто рассмеялся, но отсутствие солидарности на лице собеседника заставило его быстро умолкнуть.
Хотя бы маленького смешка шутка чисто из вежливости заслуживала, но увлеченность фотографиями на камине была сильнее. Айзек безотрывно пялился на картины прошлого, покоящиеся в стеклянных гробах с окантовкой из полимерного пластика.
– Айзек, ты ведь школьный друг Сибиллы, верно? – хозяин подошел ближе.
– Мы здоровались в коридорах школы, и только. Если такие отношения можно назвать дружбой, то, несомненно, мы были друзьями не разлей вода. Признаться, тогда я едва бы назвал нас знакомыми.
– А сейчас? – изменение тональности знаменовало переход к интимной
