неудачный запуск, вроде как герметизация произошла, и корабль упал, все погибли, а топливо разлилось, потому и пожар такой сильный.
Немолодая женщина в белой тряпочной кепке с широким зеленоватым пластмассовым козырьком заговорщицки нагнулась к своей спутнице.
– А что же не сообщили тогда? – с сомнением отозвалась та.
– Да кто ж сообщит о таком, – вздохнула первая.
– Не ракета, а американский бомбардировщик, – вдруг решительно пробасил крупный мужчина в сетчатой майке и с удочками в руках. – И не упал, а наши его сбили. А не сообщают, чтобы паники не было, потому что у него ядерные бомбы были на борту, их сейчас ищут, а если не найдут, то доберется до них огонь – и все, поминай как звали!
Завязалось было подобие вялого спора, но тут трамвай выехал на мост, и все разом смолкли. Дым над водой вился густыми клубами и кольцами, словно исполинские хищные змеи наплывали на набережные, скрывая из глаз дома и деревья, а на северо-востоке раскаленное бело-голубое небо темнело, превращалось в темно-сизое, наливаясь жуткой предгрозовой чернотой, но то были не грозовые тучи, а дым пожарищ, подступивших совсем близко к городу.
Я вышел из трамвая на улице Савушкина, перешел дорогу и, старательно обогнув по широкой дуге новую станцию метро, дворами отправился к Приморскому проспекту.
Наблюдение с квартиры, где Савва жил с мамой, контрразведка уже должна была снять, но я на всякий случай осторожно обошел вокруг почтенного четырехэтажного дома, присматриваясь к машинам и людям. Ничего: ни припаркованных автомобилей с пассажирами и УКВ-антенной на заднем крыле, ни праздношатающихся армейского вида мужчин, ни сомнительных типов на лавочках, прикрывающихся газетой. Только во дворе две девочки лет десяти сосредоточенно прыгали на одной ноге по расчерченному асфальту, загоняя носочком туфли баночку из-под ваксы в меловые квадраты.
В парадной было свежо, прохладно и тихо. Я поднялся на третий этаж, одернул рубашку, пригладил волосы и нажал кнопку звонка. За тонкой крашеной дверью задребезжала длинная трель, потом послышались легкие шаги, лязгнул замок и дверь отворилась.
– Здравствуйте, Леокадия Адольфовна!
Она оказалась совсем невысокой, едва мне по плечо, но принадлежала к тем редким людям, на которых, как ни старайся, не получится смотреть сверху вниз, словно их внутренняя сила и особое чувство достоинства искривляют пространство и перспективу. У нее были светлые волосы, уложенные в безупречную прическу, сообразную возрасту и актерской профессии, простое домашнее черное платье и серебряная брошь в виде трубящего ангела на груди.
– Здравствуйте, – отозвалась она, окинув меня оценивающим взглядом от макушки и до ботинок. – Чем обязана?
У нее было потрясающее грудное контральто; такой голос в крещендо может заставить стихнуть морскую бурю, но сейчас его сила была приглушена, словно гудящее пламя пожара
