весны, а значимым событием. По слухам, приглашения на это мероприятие пришли только избранным, самым сливкам общества, и раз уж Верфайеров рискнули позвать, то это являлось важным знаком.
Повертев в руках красиво оформленный прямоугольник плотной бумаги, Людвиг понял, что именно не даёт ему покоя. Да. Именно это. В полном составе. Пикник подразумевал присутствие детей и было бы некрасиво не взять с собой пасынков, которые живут с тобой под одной крышей.
«Как же так? – с лёгкостью предполагал Людвиг ход мыслей некоего гостя. – Жену всюду с собой водит, а их стесняется и прячет? Почему? Ах, как вы не понимаете! Это всё потому, что они чернь. Они происходят из низкого сословия. Их отец и мать дремучие крестьяне, и никакое благородное воспитание не изменит их дурной крови. Поверьте, даже будущий ребёнок виконта Даглицкого если и будет к чему способен, так это к ковырянию в грязи».
Нет, такого мнения нельзя было допустить. Дети Мари должны быть оценены высшим светом исключительно положительно, только так можно будет перейти на следующую ступень взаимоотношений с привередливой знатью.
Вот только как бы пасынки не загубили все старания на корню!
«Ладно. Надо будет всего лишь строго с ними поговорить. Полдня они смогут вести себя прилично», – кисло подумал маг и принялся одеваться.
***
Последние дни напомнили Виталику и Витьке события двухмесячной давности, уже начавшие стираться из их памяти. Тогда из-за сожжённой лаборатории Грызень им целую неделю спуску ни в чём не давал и ещё две недели кряду попрекал. Если не словом, то взглядом. Вообще никакого сладу с этим Грызнем не было и нет! Даже посмеяться в окошко оказывается нельзя, сразу зубы скалит. А в прошлый четверг вообще вона как грозил.
– Ах, играли вы. Весело вам так вместе, значит? – из-за какой-то неказистой вазочки, нечаянно разбитой во время салок (очень маленькой вазочки, между прочим), пристально глядя в глаза каждому из них, процедил отчим. – Так я вам устрою весёлую совместную жизнь. Вы мне навсегда, вы мне до конца своих дней вспоминать будете, как урну с прахом моего прадедушки разбили! Тебя, – злющим взглядом указал он на Витьку, – в королевский интернат на мага учиться отправлю. А тебя, – это он уже Виталику, – в кадеты упеку!
Чего отчим тогда столь злился и вредничал, мальчики так и не поняли. Причём тут вообще какой-то прадедушка? Тем более умерший. Мёртвые они на погостах лежат. Под землицей. Кто ж их жжёт да в вазы засовывает? Надругался над телом прадеда родного, а с бедных детей спрашивает. У-у-у, Грызень какой! И ведь еле от гнева отошёл. Мать два дня простить их уговаривала, умоляла никуда не отправлять.
Простил-таки, никуда не отправил. Не сдержал своей угрозы. Но всё равно в доме одном жить с ним ещё тошнее стало.
– Никакого житья нам здесь с тобой нет, Витька, – грустно вздыхал Виталька.
– Никакого,
