украсить, но он так и останется символом. Ее изображение не принесет славы, лишь удивление, недоумение и злость на того, кто посмел покуситься своим символом на другой символ. Мне остается лишь одно… Если Финн узнает, то убьет меня, но я не могу иначе».
– Я предлагаю себя, – говорит Нора, пока сомнения не одолели решимость.
Бэнкси замирает. Баллоны со стуком падают, и он не делает попытки их поймать.
– Интересно-у.
Художник резко разворачивается, делает шаг и оказывается рядом с Норой. Вблизи его взгляд еще больше пугает. С минуту она стоит не шелохнувшись. Один глаз пылает карим вожделением, другой – зеленой нежностью.
– Подходит.
Бэнкси забирает кепку у Норы. Отбрасывает в сторону. Проводит рукой по ее волосам, что-то поправляя. Холодными пальцами, испачканными в краске, прикасается к подбородку девушки. Поворачивает ей голову. Несильным тычком заставляет чуть расставить ноги. Наклоняется к уху:
– Замри-у.
Нора стоит не шелохнувшись.
Она слышит шипение баллонов, неразборчивое ругательство, вновь шипение.
Она чувствует дрожь мышц от неудобной позы, следы прикосновения к подбородку.
Она ничего не видит, потому что слезы застилают глаза пеленой не хуже тумана.
Нора Махоуни ждет расплаты, и это ожидание страшнее всего.
А потом все внезапно заканчивается. Вообще все. Это длится мгновение, и вот сердце начинает новый отсчет, но уже нет ни боли, ни страха, ни брезгливости.
– Можешь двигаться. Я взял, что хотел.
Голос у Бэнкси скучающий. Медленно обернувшись, Нора видит, что стоит за его словами.
Обнаженная девушка, прикованная к стене. Она плачет, отвернувшись от своих мучителей, а те, поднимаясь из глубин ада, тянут лапы, прикасаются длинными раздвоенными языками, капают слюной. Над девушкой висят часы – циферблат вписан в пятеренку. Стрелок, указывающих время, нет.
Проходит несколько секунд, прежде чем Нора Махоуни понимает, что это всего лишь рисунок. Однако она по-прежнему чувствует, что ее вывернули наизнанку и заставили взглянуть на собственное нутро.
– Ты сделаешь то, о чем я просила? Теперь сделаешь? – голос глухой и скрипучий, как у старухи.
– Да. Тебе больше нечего мне предложи-ить.
Нора Махоуни понимает, что это не вопрос. Она вымученно улыбается и делает шаг на красное пятно, которое тут же отдаляет ее от художника, но голос Бэнкси вновь настигает:
– Зачем тебе это надо-у?!
«Ты же знаешь, – думает Нора. – Ты же знаешь, урод. Ты все понял, так чего тебе еще от меня надо, разноцветная скотина?»
– Я просто помечаю территорию! Я просто помечаю…
Покачиваясь от усталости, она бредет домой. Чертежи не рассыпались, а кепка каким-то образом вновь оказалась в руке.
Хочется плакать, но слез нет. Как и безысходности.
Слепок Норы
