крупном музыкальном веб-портале, в музыкально-кинематографическом отделе. Рокси занимается тем же самым. Таким образом, в нашем доме нет взрослых, которые советовали бы нам вести себя более «умеренно». Все, кого я знаю, живут так – это нормально, а со всем остальным мы разберемся позже. Когда нам станет скучно. Переедем в пригород. Начнем обсуждать пристройки и водосборы.
Я провожу большую часть лета в дороге: концерты, музыкальные фестивали. Вся в грязи, интервьюирую музыкантов, напивающихся вдрабадан. После этого офисная работа превращается в похмельную тянучку. Я не смотрю на часы – не тот случай, – просто продолжаю заниматься делом, пока кто-нибудь не говорит: «Все ушли в паб».
Работать по двенадцать-пятнадцать часов в день – норма, норма – спать в шкафу с товарами, как и покупать одежду по пути на работу, потому что ты опять провела в офисе ночь. То, что мы делаем, так важно и обставлено такой срочностью, словно мы спасаем мир. Мы доводим себя до истощения. Затем, желая поднять нам настроение, какой-то мудак скажет: «Это всего лишь веб-сайт». Иди на хрен, приятель! Как будто мы не знаем, что единственные люди, которым стоит работать так много, это настоящие спасатели.
И, возможно, даже им не надо.
Я сижу в моей гостиной, вся зудя от бессонницы, в окружении плакатов «секретных шоу», которые мы устраиваем на работе. На стене висит афиша группы The Gossip. Я иллюстрировала этот постер к их концерту; на нем изображена женская грудь, разорванная и обнажающая черное сердце, сплетенное из спутанных сорняков. Черные и толстые, они душат друг друга. Сейчас мои работы нервируют меня. Я тянусь рукой к собственному сердцу; чувствую, как оно сжимается.
Ты встревожена, говорю я себе.
Монитор моего ноутбука мигает. Свечение озаряет комнату. Я чувствую искушение сесть за работу – «опередить день» – но знаю, что это не поможет.
Я открываю на компьютере папку под названием «Ночные записи». Мой самый новый способ убить время посреди ночи – записывать истории из детства. Мне хочется, чтобы они были мрачными, комедийными, закрученными. «Так много отвратного дерьма случилось, когда мы были маленькими, – смеясь, говорю я друзьям, – из этого мог бы получиться отличный комедийный сериал». Иногда я вбрасываю короткий анекдот из детства в ночь в пабе. Что-нибудь легкомысленное, что можно услышать и забыть, что-нибудь откровенно смешное. Ничего, что заставило бы нас углубиться во что-то более темное. Потому что, когда нечто закончилось, ты можешь над этим посмеяться, увидеть забавное в том, что было когда-то мрачным. Правда?
Если честно, мне жаль детей, с которыми я росла, тех, кто постоянно хнычет о том, что с ними случилось. Хнычет от грусти, боли, дерьма – всего того, через что мы прошли. Да, мы прошли через это, и сейчас оно позади. Я горжусь тем, что меня это не касается, презираю знакомых, которые все еще не смогли выбраться из трясины культа.
Оставьте. Это. Уже. Вы теперь на свободе, живите своей жизнью.
Я смотрю на мои файлы. Я до сих пор не закончила
