неуютно чувствуя себя за столом дежурного по колонии, присел, напряженно глядя на клочок чистой бумаги. Самохин подал ему обгрызанный, чиненый-перечиненый карандаш.
– Пиши как в прошлый раз: начальнику ИТУ, от осужденного… объяснительная… Теперь стоп. Рисуй, как я скажу. Довожу до вашего сведения, что осужденный Булкин в последние дни выглядел э-э… задумчивым, грустным… Правильно?
– Еще какой задумчивый! – горячо подхватил шнырь. – Задумаешься тут, когда пидором сделают…
– Вот… Дальше пиши. Причину своего плохого настроения Булкин не объяснял, но были слухи, что у него какие-то неприятности дома, на воле. Усек? Да это слово не пиши, болван, это я тебя спрашиваю: усек, в чем его задумчивость заключалась? Теперь так рисуй: от осужденных в отряде, не помню, от кого конкретно, я слышал, что Булкин высказывал мысли о самоубийстве. О его настроении я доложил начальнику отряда капитану Ахметову, но никаких мер принято не было. Ты ж докладывал?
– Конечно! – встрепенулся зэк и преданно посмотрел в глаза Самохину. – Отрядник наш, гражданин майор, квасит по-черному, ему что ни скажи – ни хрена не вспомнит!
– Подписывайся. Дату сегодняшнюю поставь. Ну вот и отлично! Ты там посматривай, что в отряде делается. Завхоз ваш освобождается скоро. Потянешь, если я вместо него тебя порекомендую?
– Все ништяк будет, гражданин майор!
– Значит, договорились. О нашей с тобой беседе, естественно, никому.
– Да что я, в натуре, бык, что ли? – негодующе развел руками шнырь и, уже собравшись было уходить, остановился, шепнул: – Да, кстати, забыл совсем. В сушилке отряда, справа, под топчаном, два старых валенка лежат. Вроде просто так, возле батареи отопительной брошены. В каждом из них – брага в полиэтиленовых пакетах заквашена, литра по три. Это вместо водки, которую на вахте изъяли…
– Джаброев об этом знает? – поинтересовался, будто невзначай, майор.
– А как же? Он сахар доставал в столовой…
– Ладно, свободен… – отпустил его Самохин и, старательно пряча в карман обе объяснительных, крикнул в коридор: – Коля! Смолинский! Выпусти его…
И увидел в распахнутую дверь, как лейтенант шлепнул суетливо убегающего зэка палкой ниже спины.
– Ох и любишь ты, Коля, дубинкой махать! – укоризненно покачал головой майор.
– Да я ж, Андреич, шуткую, – миролюбиво пожал плечами режимник, пристраивая палку на манер сабли в специальную петельку на портупее.
– Ты же не прапорщик, а тюремный офицер, – назидательно продолжил Самохин. – А потому должен головой, а не дубинкой работать. Ну что за объяснительную ты с этого шныря выколотил? Это ж нам с тобой готовый выговорешник с занесением в личное дело! За упущения в работе. Ты очередное звание вовремя получить хочешь? Значит, должен понимать, что если зэк повесился в результате притеснений
