раз вспугнули уток, настолько стремительно скрывшихся из виду, что в них не удалось даже прицелиться. И всё же на исходе дня в котелке, сдабривая булькающий кипяток, оказался подстреленный метким милиционером чирок.
На следующий день путники, по всем прикидкам, должны были уже вновь окунуться в таёжную чащу, однако со всех сторон их по-прежнему окружали всё те же сгнившие от избытка влаги редкие ёлки, шаткие кочки с пучками ржавой травы и подёрнутая ряской трясина.
– Самое страшное в чрезвычайной ситуации – пассивность, покорность судьбе, – вещал хрипло, шатаясь от усталости, Студейкин попутчикам. – Это типичная ошибка неподготовленных путешественников. Человек, не верящий в спасение, часто гибнет, не исчерпав запаса сил, продовольствия…
– Слушай, ты, Дерсу Узала, – может, заткнёшься? – грубо укорачивал его Фролов, но журналист, стиснув губы на некоторое время обиженно, не выдерживал тягостного молчания и опять начинал:
– Статистика утверждает, что девяносто процентов людей, оказавшихся после кораблекрушения на плотах и шлюпках в открытом море, умирают в течение первых трёх суток именно от моральных факторов! Описано множество случаев, когда спасатели обнаруживали такие плавсредства с запасами воды и продовольствия, но… мертвыми телами!
– Тьфу! – сплюнул яростно писатель. – Если вы, Александр Яковлевич, не прекратите своих дурных пророчеств, ваше тело тоже найдут. С изрядным зарядом дроби в болтливой башке!
– Вот-вот, – укоризненно пыхтел Студейкин. – Вы уже впадаете в раздражение, в панику. И в таком состоянии у вас могут запросто начаться зрительные галлюцинации. В пустыне, например, умирающим от жажды путникам чудятся колодцы, а то и реки воды… – Ой! – вскрикнул он испуганно вдруг. – У меня, кажется, галлюцинации уже начались: я вижу впереди дом… огород… лошадь!
Фролов любовно погладил выросший у них на пути плетень, сказал с облегчением:
– Дошли! – и крикнул весело, обращаясь к избе: – Эй, хозяин! Встречай гостей! Мы так проголодались – аж переночевать негде!
Ответом ему был густой лай лохматого кобелька, а потом дверь избушки с грохотом растворилась.
9
Хозяином дома оказался здешний егерь – толстенький, с брюшком, невысокого роста, лет шестидесяти, но не по возрасту и комплекции подвижный, улыбчивый да приветливый. И то – поживёшь на отшибе, в такой глухомани, небось каждому гостю рад будешь.
Его круглая, то ли выбритая хорошо, то ли изначально безбородая физиономия лоснилась как масленый блин, подрумяненная свежим, особо полезным для здоровья хвойным воздухом, крупное страусиное яйцо лысины бросало блики в такт гостеприимным поклонам, ахам да охам, которыми он встретил заблудившихся, измождённых от усталости и скудной кормёжки путников.
Звали егеря по-таёжному основательно – Пётр Пименович, а если проще – то Пимыч.
Он проводил их
