секунд вглядывалась в командира.
– Мы русские. Вот, вернулись. Гоним немцев. Почему в станице никого нет?
Потеряв интерес к командиру, старуха, сильно морщась, поочерёдно оглядела Лютого, Дьяка, Ярёму.
– Мамаша, вы меня слышите? Понимаете? – Командир присел на корточки.
– Слышу. Чё орёшь?
Голос оказался неожиданно тонким, чистым, хоть и слабеньким.
– Здравствуйте, мамаша. Так где все?
– Вернулись, значит, предатели. – Старуха бочком-бочком медленно прилегла, с выдохом откинулась на спину. – Вернулись, сволочи.
– Почему «предатели»?
Командир встал, выпрямился и чуть отступил, вжавшись в общий полукруг.
– Предатели. Бросили нас. На Урал побежали. В Сибирь.
– Эй, ты чего, старая? – вступился Лютый. – Никуда мы не бегали. Дрались всё время. Ну, было, отступали с боями, так теперь сами фрица гоним.
– Не бегали? Так верните мне моих доченек. Трёх. И восьмерых внучек. За мужиков с вас не спрашиваю, сами должны драться. А девочек моих – верните! Где они, коли вы не бегали? – Она закрыла глаза и еле слышно зашептала, но казалось – заорала, загремела, загрохотала: – Внучек и внуков под Покров в Германию забрали. Шестнадцать душ за два дня. А теперь вот и дочек на Украину. Всех, всю станицу неделю как в Донецк на шахты погнали. Пешком, будто гусей. Меня одну помирать оставили – ноги не ходят, а так и стариков угребли. Всю станицу. Кто противился – на воротах повесили. Да уйдите, уйдите! Предатели. Видеть вас никаких сил нету. Сволочи.
– Мать, где воды набрать? – Последним в свинарнике задержался Дьяк.
– В колодцы не лезьте. Они потравлены.
Дьяк пулей вылетел во двор:
– Из колодца не пить!
Внизу, в центре станицы, вздулся чёрный гриб, оторвался, посерел и отлетел круглым облачком. Через двенадцать секунд донесло грохот. В бинокли было видно, как разгоралась одна из административных двухэтажек. Чего там с нашими? Нарвались или сами подорвали? Сами, поди, не желторотики.
Действительно, Копоть и Живчик явились минут через сорок.
Поджаро-жилистый Копоть легко поднимался на холм, оглядывая всё вокруг без поворотов головы. Он всегда так, словно волк, если и поворачивался, то всем телом. Может, шея больная? За ненатужным Копотью мелкий Живчик потел под здоровенным сине-бело-полосатым мешком. Чего там они надыбали? Кроме дозорящего на заднем дворе Сёмы, все вышли навстречу.
– Чего? Да ничего. И никого, как чума прошла. Точняк, чума. И заминировано всё. В дверь полено кинули – видели, как долбануло. Оглохли.
– Вот, бумаги развешены. – Живчик скинул мешок, отёр лоб и подал командиру смятую, с оборванным верхним краем листовку. – Предъявы. Типа, всем явиться на перепись. Похоже, всех «переписали». Теперь никого и нигде.
Воду набрали в глубокой луже позади усадьбы. Вроде навозом не воняла. Костерок развели там же, в яме, под самой ивой, чтобы
