всё это или хотя бы задаться вопросом: а что со мной случилось? А правда ли происходящее? А не сошла ли я совершенно с ума? Вот беда – появится эта мысль, да и сваливает куда-то в недра сознания. И я чищу себе перья как само собой разумеющееся. И мне хорошо, и мне спокойно. Чудеса.
Я ещё раз оглядела всю себя. Помахала хвостом, стукнула им по воде, отчего по ней пошли волны, а с перьев, как с гуся, вода быстренько скапала обратно в лужу. Я подняла хвост, как смогла, заглянула под него. Странно. Во всём теле не обнаружилось никаких отверстий для исходящей корреспонденции, ни спереди, ни сзади. Только для входящей – в смысле уши, рот и нос. Да, и за это время ничего выдать из организма мне не захотелось. Как, впрочем, и принять чего-нибудь – поесть там, попить. Так что, будет всегда? Кто я?! Что не дух бестелесный, это явно – о-го-го какое тело. Но что ж – совсем это тело кормить не надо?
Ага, вот она, тревожная мысль, снова проклюнулась. Но на вопрос о том, кто же я, мне себе ответить было нечего. «А, не знаю!» – беспечно и довольно громко сказала я. Голос, кстати, тоже остался мой. И, подмигнув своему отражению в луже, я взмахнула крыльями и взмыла в небо.
О, это непередаваемое ощущение – всего лишь короткий миг взлёта, когда взмахивают крылья и тело отрывается от земли: ах! сладкая пустота – а затем абсолютная радостная уверенность, что только так и должно быть всегда…
Я снова летела, вперёд и вверх, вперёд и вверх! Эксельсиор! Эксельсиор![1] – кричала я с боевым воодушевлением. И этот странный стих – про молодого перфекциониста, который непременно хотел добраться до вершины горы, – я вслух и с удовольствием вопила в небесный простор:
Тропой альпийской в снег и мрак
Шёл юноша, державший стяг.
И стяг в ночи сиял, как днём,
И странный был девиз на нём:
Excelsior!
Горели в окнах огоньки,
К уюту звали очаги,
Но льды под небом видел он,
И вновь звучало, словно стон: Excelsior!
Ух, какие слова! Парень шёл со своим флагом вверх и вверх, и была ему по хрену метель, не волновала ненужность всей этой операции. Наверх, как можно выше ему хотелось – как и мне! И меня не сбивало с пафоса, что «труп, навеки вмёрзший в лёд, нашла собака через год». Мой не найдут. Да и ничего со мной плохого не случится – не собираюсь я быть трупом в ближайшие лет сто! С такими-то возможностями! Да! А потому я с упоением продекламировала миру:
А с неба… в мир камней и льда
Неслось, как падает звезда:
Excelsior![2]
Крылья мои, такие сильные и могучие – размах примерно метра три, – с каждым взмахом прокачивают несколько кубометров воздуха и несут, несут по небу меня, бывшую неудачницу! Спасибо тысячу миллионов раз – тому, кто всё это придумал! А я ещё расстраивалась, что у меня мужчин нет, что позор. Вот почему нет – потому что есть вот это! Потому что, значит, так и должно было быть!
Ныла-ныла
Вперёд и вверх! – дословно: возвышенное
из стихотворения Г. У. Лонгфелло «Excelsior!»
