спешил к коням, крича и размахивая мечом.
Поселяне остановились, посоветовались и, обогнув опасного рыцаря, бросились к воротам замка. Томас обернулся к калике, указал на веревку:
– Надо бы захватить… В дороге и веревочка пригодится!
– Хозяйственный! – удивился Олег. – Поехали, я две взял. Захочешь удавиться – только свистни.
Томас отвязал повод, жеребец обнюхал его, радостно фыркнул. Томасу показалось, что глаза жеребца блеснули гордостью, когда унюхал кровь на доспехах хозяина, – всем лютням боевой конь предпочитал рев боевой трубы, зовущей в атаку, когда тяжелой массой стремя в стремя несется стальная конница, сокрушая все на пути!
Олег легко вскочил на коня, и Томас сделал зарубку в памяти: узнать, где это калика научился так вспрыгивать в седло, не касаясь ни стремени, ни повода. И где вообще, в какой пещере или пустыне, какие святые духи научили так метать нож, владеть огромным двуручным мечом? Именно владеть, а не просто размахивать, как разъяренная кухарка скалкой, – Томасу достаточно беглого взгляда профессионального воина, чтобы отличить бойца от… остальных.
Рыцарь несся тяжелый, неподвижный, копье привычно держал в правой руке, забрало поднял. Он косился на калику – тот не касался поводьев, управлял конем, как дикий скиф, ногами. Лицо неподвижно, от ветра не пригибается, а глаза отсутствующие – по-прежнему ищет Истину? Думает о высоком? Но не забыл ни копье захватить для рыцаря, ни великолепный пластинчатый лук для себя. Впрочем, английский лук йомена не хуже, но тот в человеческий рост, а то и выше, а из этого можно стрелять с коня, если сумеешь натянуть тетиву. Чтобы пользоваться пластинчатым луком, надо иметь богатырскую силу…
Слева у седла калики блестел на солнце шелковыми шнурками широкий колчан, туго набитый длинными стрелами с белым оперением. Там же висел в чехле топор. Сапоги калики держались в широких стременах как влитые.
– Сэр калика, – не выдержал Томас, он придержал коня, давая перейти на шаг, – а что ты умеешь еще?
Калика смотрел непонимающе.
Томас поспешно поправился:
– В воинском деле, конечно. Ты мыслишь о высоком, вижу, но и благородное искусство войны в нашем мире стоит не на последнем месте!
– Увы, мир глуп и жесток. Все еще.
Томас воскликнул удивленно:
– О чем поют менестрели, как не о воинских подвигах?! Не о боях, сражениях? Для чего еще рождаются герои, как не для битв и славной гибели?
Калика покачал головой, не ответил. Под ним был такой же огромный жеребец, как и у Томаса, но Томас помнил, какого труда стоило обломать своего зверя, а под каликой конь как шелковый, лишь пугливо косится. Неужели верны слухи о том, что скифы способны сдавить коленями так, что ребра трещат, а конь падает замертво?
– Эллины, – заговорил Томас, пытаясь вызвать калику на разговор, – знавшие езду только на колесницах, когда впервые увидели конных таврославян, сочли их сказочными зверями – полулюдьми-полуконями.
