Каждый раз в нашей маленькой квартире собирались родные и друзья: Ирина Пригожая, Неля и Юра Майоровы, Лида Александрова, Таня и Валерий Корнюшко, Таня Крюкова, Людмила и Евгений Писаревские, Женя Князева, Люся Дубская, Лена Потапова, дочери, внучки, соседи по дому…
Вспоминали, какая Елена была яркая, красивая и обаятельная женщина. Как много в ней было доброты, сердечности, желания помочь, утешить, успокоить. Как с ней было интересно общаться, каким она была душевно богатым человеком.
Все это время я искал себе заботы и хлопоты: бегал по магазинам, готовил и накрывал столы, разбирал все наши бумаги и документы. На Химкинском кладбище переделал могилу Екатерины Васильевны, теперь их общую с Еленой, заполнил живыми цветами этот крохотный садик.
Я цеплялся за ощущение самого для меня главного, нашего дома, в котором я, как всегда, что-то делал для Елены.
Елена.
Любимая женщина.
Мы были вместе больше сорока лет, но я так и не научился говорить «моя женщина». Елена всегда была самой в себе, всегда близко и чуть поодаль. Что-то у нее в душе постоянно варилось и созревало.
И я всю жизнь был к ней прилеплен, находясь в постоянном калейдоскопе состояний: удивления, досады, любви и радости.
Последние четыре года, каждый сентябрь мы приезжали в Евпаторию. Я выучил наизусть узкие, кривые улочки старого одноэтажного города.
– Вот наш двор, а дом уже сломали… здесь подруга жила, я ей стучала в окошко и мы бежали в школу… а вот школа (простенькое свежепокрашенное здание) … а это улица, где Пригожие жили…
Мы едем на смешном одноколейном трамвае и я, хихикая, продолжаю экскурсию: «А это, Лена, больница, где ты Галю родила».
Но главное для Елены море. Мы ходим на «дикий пляж». Это тут же в старом городе, огромные, бетонные, уходящие в море ступени, протянувшиеся почти на километр.
Я хвалюсь, показываю разные кроли и батерфляи, которым научился на своей маленькой Протве, а Елена в море, как дома, она, улыбаясь и почти не шевелясь, быстро удаляется от берега.
Я нервничаю, кричу: «Назад» (мало ли сердце).
Елена, удивительное дело, слушается.
Ступени высокие, да еще скользкие от водорослей, я протягиваю руку:
– Не надо. Я сама.
Ну, конечно, всегда «сама». Опираясь на коленку, Елена одолевает одну ступеньку… другую… и вот уже стоит на площадке, очень довольная собой.
Вечерами мы приходили окунуться и посидеть на ступеньках. Море чуть шелестит. Такая философская, расслабляющая тишина. Покой.
Везет же людям родиться у моря.
Мы смеялись, говорили о пустяках. А ведь была возможность оглянуться в прошлое, покопаться в душе. Время самое подходящее, уже за семьдесят лет.
Но нашим родителям, измученным нуждой, было не до задушевных бесед. И нас они к этому не приучили.
Елена всегда рядом и мне кажется, что я знаю ее наизусть.
Но вот
