ром.
И Варваре не нужно повторять дважды.
Закуску она с собой, конечно, не носит, но в закутке, гордо именуемом офисной кухонькой (не очень-то и гордо, ага) достаточно печенья и шоколада, чтобы не походить на заправских алкоголиков, пьющих просто так, на живую. Есть там и яблоки, но резать их совершенно точно лень, так что ром, печенье, шоколад – и долгий взгляд друг другу в глаза перед тем, как Янка признаётся:
– Я не знаю, что делать.
И это на неё не похоже. Надо барахтаться, так?
– У тебя всегда есть план, – осторожно говорит Варвара. Она понятия не имеет, в чём дело. – Ни за что не поверю, что сейчас всё иначе.
– Все мои планы накрылись медным тазом, когда Злата решила, что больше не будет кататься с Егором.
Требуется примерно десять секунд для того, чтобы картинка сложилась. И пятнадцать – для того, чтобы Янка снова заговорила.
– Десять лет жизни можно выбрасывать на помойку. И туда же – все планы на будущее. Не представляю его на обычной работе, и тренером в таком возрасте тоже не представляю, его это просто сломает.
Тогда, два года назад, можно было ничего толком не знать и особенно не интересоваться. Можно было дружить исключительно с Янкой, без подробностей о её младшем брате – ну, спортсмен и спортсмен, подумаешь, сам добирался из дома до катка и обратно до дома, и это в девять-то лет, и подумаешь, длинный рваный шрам на икре (и потрясающая россыпь родинок по всему телу, чего уж там), можно было не говорить о нём и не обсуждать его карьеру – а чего там было обсуждать, если он восемь лет катался с одной и той же партнёршей, а Варвара в фигурном катании не понимала ничего ровным счётом.
Чуть позже уже не стоило ничего обсуждать – потому что Варвара просмотрела все видео, какие только нашла, и, чёрт возьми, начала замечать какие-то закономерности (что произвольный танец, например, всегда длиннее короткого, как это ни очевидно, и поддержек в нём больше, и прочее), а ещё потому что ей было страшно о нём говорить – выдать себя неосторожным словом или румянцем.
А потом, уже полтора года назад, разговоры потеряли всякий смысл.
И вот теперь…
– Злата закончила? Переехала? Травма? – перечисляет Варвара все возможные уважительные причины, которые только приходят на ум.
Янка делает глоток из фляжки, которую сама же когда-то и подарила, и морщится.
– Решила кататься с тем же, с кем спит.
– Чёрт, – только и может ответить Варвара.
Самое золотое правило из всех золотых: любовь – отдельно, карьера – отдельно (и чаще всего не одновременно).
– Ага. Самое ужасное, что её даже осудить толком не получается. Он перспективный, катучий, чемпион мира по юниорам…
На взгляд Варвары, катучим можно назвать любого, кто может проехать на коньках больше десяти метров и не свалиться при этом (она не из таких), но, очевидно, Янка подразумевает под этим термином что-то другое… Да и хрен бы с ним, с непонятным термином, потому что уже по
