нельзя выходить замуж. – Асия закрыла лицо руками и долго так сидела молча. – Это ведь ужасно, Гульшагида-апа!.. Откроюсь вам – у меня есть любимый человек. Что я должна говорить ему в ответ на его признания? Ведь он всё равно не поверит. Подумает – не люблю. А самой-то что остаётся? Хочешь не хочешь – живи монашенкой… Иной раз до того плохо на душе, что подумаешь: а не выпить ли яду?.. Смерти я не боюсь. Но уж если умирать, так со славой, как горьковский Сокол! Он пал в борьбе за свободу. А я?.. Какая у меня цель? Почему я так обижена судьбой? Почему мне не дано даже самое простое счастье, которое даётся всем людям? Я ведь тоже хочу жить, стремиться к лучшему… Жить, жить хочу, как все люди!
8
При первом же удобном случае Гульшагида поведала об этом разговоре сначала Магире Хабировне, затем и профессору.
Абузар Гиреевич разволновался.
– Внимание, такт, осторожность – вот лучшие лекарства для больного. Не уважаю, не признаю врачей, не умеющих лечить добрым, ободряющим словом. Да, да, я не оговорился! Цену и силу слова должны знать не только поэты, писатели, но и врачи! Ибо объект у них один – человек, его душа. Чтобы убить человека, бывает достаточно одного неосторожного слова, а вылечить… – профессор покачал головой. – Да-с! Тут и тысячи слов мало! Да ещё сколько всяких снадобий потребуется. Помните, как страдал больной Гафуров? А из-за чего? Только из-за того, что наша уважаемая Полина Николаевна сказала ему, что ей не нравится его сердце. Это же выстрел по больному! Если хотите, даже отравленной пулей. А как роптал на нашу любезную Тамару Ивановну больной Хазиев за то, что она сказала: «Рука у вас навсегда останется искалеченной». Ведь больной рассуждал так: у Тихонова парализованная рука начала работать через год, у Рыжова – через два года, а почему только у него, у Хазиева, рука не должна поправиться? Заметьте – больной не говорит о сроке, он сам знает, что положение серьёзное. Он готов ждать. В любом случае нельзя, – понимаете, нельзя! – лишать больного надежды! Надежда – великое дело! Вот Асия… Она и замуж выйдет, и детей народит. Вы ей так и скажите… – Профессор, заложив руки за спину, несколько раз прошёлся по кабинету, вдруг остановился посредине, покачал головой, улыбнулся. – Знаете, если подумать, что неприступная Асия раскрылась перед нами, то это уже неплохо. Значит, она в какой-то мере стала доверять нам. Это ваша заслуга, Гульшагида. Да, да! И Магиры-ханум тоже. Но впереди более серьёзные задачи. Если мы взялись лечить девушку, то должны будем лечить не только её больное сердце, но и весь организм, ибо у неё болен весь организм. Мы обязаны лечить всю её нервную систему, – профессор поднял палец, – душу! Вы случайно не знаете, где сейчас этот парень… ну, который любит её? Он в Казани?
– Он моряк, – ответила Гульшагида. – Значит, где-то в плавании.
– Вот как! Выходит, она живёт только его письмами. А у писем иногда путь очень долгий… Девушка вечно в тревоге, в неизвестности. – Профессор ещё раз прошёлся по кабинету, посмотрел на часы. – Мы ещё вернёмся к этому разговору. А теперь я должен уйти. В три часа у меня заседание Комитета
