не всегда означает большую ссору.
Янгура многозначительно улыбнулся.
– Только ли посуда гремела, Абузар Гиреевич? – сказал он и, взяв рюмку, стал разглядывать на свет, как пламенеет вино. – Мне сдаётся, что и голос у вас гремел. Теперь Тютеев на месте не может усидеть, словно наелся красного перца, – так и бегает вокруг стола, как цирковой конь, которого погоняют плетью.
– Да не может быть! – встревожился профессор. – Неужели я так резко говорил с ним?
– Вы, Абузар Гиреевич, молчите-молчите, а уж как скажете – проймёте до печёнок, на всю жизнь запомнишь!
– Нет, вы преувеличиваете, Фазылджан. К тому же он после разговора извинялся передо мной через Алексея Лукича.
Янгура, откинув голову назад, коротко рассмеялся.
– Не верьте, это лишь клятвы дятла, что он больше не будет долбить дерево. Я знаю его больше, чем вы. Вы наступили ему на больную мозоль. Если невежду назовёшь невеждой, он будет с пеной у рта доказывать свою учёность… Но в данном случае наука ни при чём… Вы, говорят, отказались положить в больницу близкую его знакомую.
– Я, Фазылджан, лечу больных, а не чьих-то капризных родственников. К тому же в больничной палате я считаю себя хозяином.
– Конечно, – серьёзно ответил Янгура, – если уж в своём хозяйстве не быть хозяином, куда это годится? Вы ещё сделали одолжение, что объяснились с Тютеевым, а я счёл бы за грех объясняться с этим долгоносым дятлом.
– Фазылджан, – с усмешкой заметил Абузар Гиреевич, – есть арабская пословица: «Не охаивай человека за спиной, ибо ветер может ему донести».
Янгура слегка кивнул.
– Вы правы, Абузар Гиреевич, Тютеев не стоит того, чтобы о нём говорить, но есть некая скверная штука – честь мундира. Тютеев как-никак начальство. А потом – не мешает знать, откуда дует ветер. Тютеев, разумеется, не более как осина, которую трясёт ветер. А вот Султанмуратова… это уже сама буря. Её следовало бы остерегаться. Говорят, её побаивается даже высшее начальство.
– Значит, в чём-то чует свою вину. Чего нельзя сказать обо мне.
– Это бесспорно, но говорят – бережёного бог бережёт, Абузар Гиреевич. Между прочим, эта Султанмуратова уже устроила свою мать в другую больницу. Нашлись люди, которые сами предложили ей место.
– Меня не радует глупость других, – хмуро возразил профессор. – Ещё находятся добряки, чтобы оказать услугу нужному человеку за счёт государства.
– Вы слишком требовательный человек, Абузар Гиреевич. Если бы все люди были такими! Вы ничего не выиграли, отказавшись положить в больницу мать Султанмуратовой, а те, кто положил её, одним выстрелом двух зайцев убили: и Тютееву угодили, и тигрицу успокоили. А у вас, наоборот, прибавилось недоброжелателей.
– Эта игра не по мне, Фазылджан, я всю жизнь сторонился сватовства и кумовства, – не люблю тех, кто живёт по принципу «рука руку моёт».
– Ладно, кончим
