лежал на боку на чем – то очень мягком, укутанный по горло в тёплое и пушистое и подставлял лицо тёплым солнечным пальчикам. И они гладили его, лаская, по щекам, губам, щекотали, пробирались в ресницы. А тело было пустым. Совершенно пустым и лёгким, ничего не болело, не тянуло свинцовым холодом, не давило, не мучило. Андрей, наверное, чувствовал себя так мальчишкой, когда просыпался на своём топчане, вдыхал аромат свежевыпеченного хлеба и свежего меда и, приоткрыв один глаз, подсматривал за матерью, стараясь, что бы она не поняла, что он не спит, и ждал, когда она нальет полную кружку молока, поставит все на стол и выскочит во двор.
Сейчас хлебом тоже пахло. Каравай стоял на столе, выпятив румяный бок из-под полотенца, а у окна, уронив голову с рассыпавшимися кудрями на подоконник, спала Луша. Худенькие плечи были бессильно опущены, а на полу стояла склянка. Та самая, с зельем. Только теперь она была совершенно пустой.
Андрей встал и, почти не шатаясь, взял свой пушистый плед, тихонько укутал плечи Луши, а она даже не проснулась, только прошептала что-то еле слышно.
Глава 8
– Оой… Хозяин, гляньте, люди добрые. Подвизался, гляжу. Она тебе как? Платит? Иль за место сладкое стараешься?
Андрей с трудом выпрямился, с силой воткнул новый, зачищенный до блеска кол, который он строгал для калитки, в осевший по-весеннему снег. Несмотря на то, что болезнь отступила, сдала, съёжилась внутри, как комок старого снега, попавший под дождь, но она ещё была, пряталась и силы у мужика быстро кончались.
– Чего тебе, Нинк? Что ты, следишь за мной, что ли?
Нинка стояла чуть поодаль, прислонившись к толстому стволу векового дуба, который рос у Лушиного двора, заслоняя его от палящего летнего солнца огромной, густой короной, а зимой, в солнечные дни, бросая на ослепительный снег ажурные кружевные тени. Сегодня Нинка была особенно нарядна – новое светло-кремовое пальто из мягкой, пушистой шерсти, мягкий, молочного цвета меховой берет и такой же палантин, белые, высокие сапоги на тонком каблуке – Снегурочка. Это все очень бы украшало бы её, молодило, если бы она не была такой пьяной. Перекошенное лицо, бессмысленный взгляд, размазанная до ушей помада и вонь дешёвого алкоголя вкупе со Снегуркиной одеждой создавало такую картинку, что продирало до костей. Нинка качнулась, с трудом оторвала себя от ствола, сделала пару неуверенных шагов, а потом довольно быстро, как-то по обезьяньи добралась до палисадника, где Андрей ремонтировал калитку и встала вплотную, лицом к лицу, дыша терпким, ядерным перегаром.
– Я? Слежу? За кем? За тобой? За доходягой, у которого в штанах пустыня? Я тебя умоляю. Не смеши.
Андрей отвернулся и молча начал прилаживать кол к калитке, думая, как бы его забить в такую мерзлую, ещё не оттаявшую землю. Из ворот вышел Буян, чуть оскалился, рыкнул и сел у ноги Андрея, постукивая обрубком мощного хвоста о лёд у завалинки.
– Во. И этот здесь. Кота ещё сраного не хватает, вся семейка
