туда-сюда, привлеченные влагой множества фонтанов Альгамбры. Обычно они летали так до прихода ночи, а потом уносились в сторону окрестных садов, к манящим спелым плодам.
Но не сегодня. Казалось, будто их что-то беспокоит и они не знают точно, куда лететь. Может, их встревожило наше присутствие?
– Возможно, они не столь уж безразличны к нам, как я полагала, – сказала я вслух.
Каталина посмотрела на меня. Летучие мыши разлетелись в стороны, словно листья, разбросанные внезапным порывом ветра.
Разочарованная, я направилась в сторону дворца. Сорайя скользнула ко мне и потянула за рукав. Я проследила за ее взглядом и увидела полосу из горящих факелов, которые несли рабы. Огни приближались к цитадели.
– La reina, – прошептала Сорайя. – La reina su madre está aqui.[6]
– Надо возвращаться. – Я неловко улыбнулась Каталине. – Мама приехала.
– Где вы были? – закричала донья Ана, едва мы вернулись. – Прибыла ее величество.
Схватив Каталину за руку и яростно глядя на меня, она знаком отослала Сорайю в наши покои и поспешно повела нас в посольский зал.
Мария и Исабель уже были там. Избегая пронизывающего взгляда Исабель, я остановилась рядом с Марией.
– Донья Ана была вне себя, – сказала она. – Зачем ее каждый раз так злить?
Я не ответила, глядя на заполняющих зал придворных и высматривая отца. Его там не оказалось, и сердце мое упало. Мать приехала в Гранаду одна.
В зал вошел архиепископ Сиснерос. Одежда францисканского монаха вилась вокруг его худых босых ног в кожаных сандалиях. Я вздрогнула: он был самым могущественным священнослужителем Кастилии, главой толедского престола и нашим новым верховным инквизитором, протеже Торквемады. Говорили, будто Сиснерос прошел в этих сандалиях весь путь от Сеговии до Севильи, благодаря Господа за наше избавление от мавров.
В это я могла поверить. Он всецело посвятил себя искоренению язычества в Испании, приказав обратить всех евреев и мавров в христианство или подвергнуть мучительной смерти. Многие предпочли бегство, лишь бы не жить среди шпионов и осведомителей: те самозабвенно выслеживали новообращенных, которые тайно продолжали исповедовать свою запретную веру. Матери пришлось слегка обуздать его пыл, когда он попытался собирать сведения о ее придворных, особенно еврейского происхождения. Тем не менее он приказал за один раз сжечь более сотни язычников – ужасная смерть для любого живого существа, независимо от веры. Мне казалось, от него пахнет серой, и я с облегчением вздохнула, когда он, не удостоив никого взглядом, прошел мимо и скрылся в вестибюле.
Почти сразу после этого появилась мать.
Она прошла среди кланяющихся придворных, в льняном чепце с завязанными под подбородком тесемками. После завершения Реконкисты она слегка располнела и предпочитала простую одежду, хотя сегодня ее платье украшала любимая сапфировая брошь с изображением уз и пучка стрел – эмблемы
Королева. Королева, ваша мать, здесь
