потрохами.
– Опять двадцать пять, – пробурчал прапорщик Ростовцев, но никто не ответил: с голодухи съешь и не такое. Жевали молча. Хлеб был сырой, больше похожий на кусок глины, на второе – что-то, похожее на мясо, но больше – на автомобильные шины.
После обеда все опять разбрелись по своим углам. Только Ковалевский грустно сидел у стола и цедил кисловатое вино.
– А давайте-ка, братцы, расскажу я вам презанятную историю. – Поручик Белов тоже подлил себе в бокал вина. – Я много лет интересовался творчеством и непростой судьбой поэта Лермонтова. Прихожусь ему дальней родней, со стороны Столыпиных. А кстати, вы знаете эту жуткую историю о гибели двоюродного дяди Михал Юрьича, Павла Столыпина? Нет? Ну тогда слушайте. – Белов поудобнее откинулся на шатком стуле и придал лицу таинственное выражение.
– Рассказывайте, Белов, рассказывайте. Хоть время скоротаем. Прапорщик, выключите эту шарманку!
– Как вы знаете, дворянство наше любило путешествовать по Европе, уезжали надолго, на полгода-год. И провожали отъезжающих соответственно. От Английской набережной Петербурга отходил пироскаф, такое небольшое судно, и держал путь в Кронштадт, где путешественники пересаживались на большой пароход, а провожающие на том же пироскафе возвращались в столицу. Шампанское и вино, понятно, лилось рекой. Самого Лермонтова в тот раз на пироскафе не было, он отметился с визитом накануне, а Павла провожали другие родственники и друзья, в том числе и его матушка Наталья Алексеевна, сестра бабушки Лермонтова. Отошли от набережной на четыре километра. Павел пожаловался, что у него кружится голова. Вот тогда бы отвести его в каюту, уговорить полежать. Но нет, он активно общался с друзьями, подошел к борту, что-то рассказывая и размахивая руками. И… упал за борт. Пироскаф остановить сразу не удалось, ходили они шустро. Матрос прыгнул за ним, успел подплыть, схватить Павла за руку…
– Но тонувший отверг его помощь и пошел на дно, – глубокомысленно заметил корнет Ковалевский, разглядывая свои ногти.
– Корнет, вы там были, похоже, – зевнул прапорщик Ростовцев.
– Не говорите ерунды, прапорщик, но такие слезливые истории для барышень ясно чем заканчиваются. Там же небось несчастная любовь замешана.
– Увы, господа, на самом деле все было гораздо печальней. На руке Столыпина была надета лайковая перчатка… Перчатка соскальзывает и остается в руке матроса. Павел идет ко дну. Но и это еще не все. В карманах сюртука Павла были золотые монеты. Десять тысяч в золотых монетах. Они и потянули его на дно… Вот такая судьба, братцы.
– Отсюда мораль: храните деньги в сберегательной кассе. Или в банке, на худой конец. Стеклянной, – пробормотал кто-то из темноты.
– Ну а Лермонтов, конечно же, сочинил стихи, посвященные этому событию, – усмехнулся Ковалевский.
– И опять не угадали. Лермонтов, узнав о происшествии, сильно заболел. Похоже, он сожалел, что не оказался
