пробка. Извелась, внутри все трясется, один глаз постоянно в навигаторе, следить, где сын. Потому что точечка, которая была Вовкой, сначала двигалась, потом замерла, а теперь снова двигалась. В какой-то момент поняла, что они почти одновременно приближаются к одному месту – к школе.
Так и случилось. Когда она подъехала, сын уже выходил из машины Верховцева. Выскочила, бежать к нему. А перед глазами темно. Как в замедленной съемке захлопнулась за спиной мальчика дверь, огромный черный внедорожник с тонированными стеклами развернулся буквально на месте, рванул, внезапно ускорившись, и просквозил мимо. Вовка остался на тротуаре один.
Только когда сын подбежал к ней, и она смогла его обнять, Вера почувствовала, что дышит. Замерла, а сердце колотится, как будто хочет выскочить, колени ватные.
– Мам, ну ты чего, все в порядке же. Мам, отпусти, пацаны смотрят, – буркнул Вовка, и она опомнилась.
Отпустила сына, отодвинулась. Даже смогла улыбнуться.
Только сил уже никаких. Ни к Татьяне Анатольевне в Департамент возвращаться, ни ждать, пока у него тут уроки закончатся. Ничего она уже была не в состоянии. Пропал день. Завтра все, завтра…
– Вовка, – проговорила Вера, глядя на сына. – Я думаю, что сегодня ты опять прогуляешь уроки.
Надо было видеть, какой у него проскочил взгляд. На нее, на школу, у мальчишки аж глаза загорелись.
– Здорово! Я как знал, рюкзак с собой забрал!
В этот момент он так живо напомнил ей Верховцева. Не этого, теперешнего, а того, прежнего, с которым она была счастлива когда-то… Вера отвернулась, закусив губу. Защемило сердце и вдруг налилось болью. Жаль, безумно жаль, что все это ушло, и прошлого теперь не вернуть.
– Ма, ну мы едем? – спросил Вовка.
– Ну, конечно, запрыгивай в машину.
По дороге Вера молчала, погруженная в свои мысли, все-таки, как бы крепка ни была броня, которой она постаралась окружить свое сердце, ей было горько и ужасно обидно. В первый момент все перекрыл страх за сына, но потом эти чувства начали просачиваться, как боль после отходящей анестезии.
А перед глазами стоял его внедорожник, промчавшийся мимо. Черная машина, черные окна, и не видно что там, внутри. Глухо все, закрыто, как теперь от нее его жизнь. Опять всплыли в памяти слова драгоценной «свекрови» Валерии Аристарховны:
– Не того ты поля ягода.
Передернула плечами, сбрасывая с себя наплывающий негатив. Ну не того, и не надо. Слава Богу, с Вовкой все в порядке. Сейчас они домой приедут…
– Вовка, хочешь пиццу?
– Да. Да! – и затараторил, сколько и каких сортов он хочет.
– Лопнешь, – усмехнулась она.
– Не, не лопну.
– А мороженое?
– Нет, – тон у мальчика как-то неуловимо изменился, он отвернулся к окну и проговорил: – Мороженое мы с папой ели.
Повисло молчание. Вера выдохнула и все-таки спросила:
– Ну… И как там с папой?
– Нормально. Сказал, заедет за мной в выходные.
