по привычке вслушиваюсь в окружающие звуки, выискивая среди них лишние и подозрительные. Привычный шум города становится фоном и лишь на шаги Глока – единственное противоестественное, – чуйка делает стойку. Они, почти неслышные, но с той тональностью или вибрацией, от которой веет угрозой. У Эвридики тоже легкие и воздушные, выработанные годами занятий балетом. Только Глок освоил это мастерство совсем не с мирной целью, поэтому его шаги звучат по-другому. Как и приглушённый щелчок снятого с предохранителя ствола. После него все мое тело превратилось в сжатую спираль, а взгляд заскакал по двору, выискивая возможную опасность. Качели, мамочки с детьми у песочницы, парочка малолеток на скамейке у дальнего подъезда… и баклажановая ВАЗовская «Четверка» у Эвиного. Чуйка делает стойку, что подобные авто уже давно должны были превратиться в некротруху, а эта подозрительно хорошо сохранилась. Поднимаю вверх руку, делая вид, что поправляю воротник, но сжатый кулак моментально останавливает Глока. Он и сам не дурак – из темноты весь двор, как на ладони, а его не видели. Плохо, что боковые стекла у «Четверки» в тонировке – не видно никого.
«Задние колеса ушли в арку – трое? Плюс водила и справа от него. Пятеро. Если вылезать начнут синхронно, правых положит Глок. Эвридику толкну в кусты, туда же бросить сумки, – мысли завертелись, просчитывая худший вариант, но даже в нем был неплохой шанс вывернуть все в свою сторону. – Потанцуем!»
И только стоило мне потянуться к запястью левой руки, чтобы расстегнуть клипсу лямки удерживающей рукоять стилета, Эвридика увидела эту машину и рванула к ней со счастливым выражением на лице.
– Эвридика!
Время замедлилось, сгустилось до состояния киселя, а я, наоборот, ускорился. Сумка с пакетом выскользнули из ладони, освобождая ее для стилета, мягко шлепнулись где-то за спиной. Шаг вперёд и влево, закрывая Эвридику от возможной пули сзади, правая ладонь летит вперёд, чтобы рвануть за куртку и застывает, едва коснувшись ткани.
– Мама! Папа! – растянутое и счастливое.
Мама? Родители!? Мозг, лихорадочно переварив новую информацию, толкает тело уже вправо, перекрывая собой сектор, в котором открывается пассажирская дверь «Четверки», а рука взлетает вверх, семафоря Глоку «отбой!». Ни хрена не смешная ситуация, вывернулась в одну секунду в черную комедию – положили бы сейчас двух самых близких людей Эвридики, приняв их за опасность…
– Эвочка! Моя стрекозка!
– Папуля! Мамуль! А вы чего не позвонили?
«Да! Какого хрена без предупреждения!?» – рычу про себя, пряча нож обратно в рукав и возвращаясь за брошенной сумкой, а сам чуть не ржу, посмотрев в темноту арки. Устроили бы сейчас пострелушки…
– Твой ухажёр что ли?
– Пап!
Эвридика вспыхнула, заливаясь румянцем, а ее отец, хмыкнув и оглядев меня с ног до головы, протянул ладонь:
– Василий
