он был совершенно пьяный, и две немолодые женщины, как потом оказалось, его мать и тетка, уговаривали его взяться за ум и не губить себя, и подумать о детях. У Мельбарда было две дочери, одна маленькая от Наташки, и другая от первой жены, уже подросшая, 8 или 9 лет.
Когда мы вошли, обе женщины стояли в пальто в коридоре. Володька грубо бросил одной из них:
– Сволочь ты, уходи.
Женщина заплакала и повернула к нам похожее на Володькино, только в обрамлении седых волос лицо:
– Вот, скажите ему, разве можно обзывать мать сволочью.
– Он не на Вас, а вообще на жизнь, Вы не поняли, – нашлась я, стараясь затушить пожар скандала и отвечая сочувствием на обиду, заставившую эту женщину обратиться к нам, совсем незнакомым, но как ей казалось, более близким ее сыну, чем она сама, обруганная.
Вторая женщина, ее сестра, быстро обняла ее за плечи и тихонько, медленно подталкивая к двери, вывела, махнув нам рукой, заходите мол.
Мы вошли и закрыли двери, а Мельбард с пьяным упорством повторил.
– Сволочь она.
– Зачем ты так? – устало спросила я, садясь на диван, я тогда была уже с большим животом, это было где-то в мае 70-го года.
– Она отца предала, отреклась от него.
Тут Алексей перевел течение разговора в более безопасное русло, на служебные дела, ради которых мы и появились здесь так некстати, а когда мы вышли, Алексей рассказал мне подробнее обстоятельства жизни Мельбарда. Володя был сын репрессированного в 37 году, а когда отца взяли, мать вызвали в НКВД, и она подписала бумагу, где отрекалась от мужа.
Сейчас, после публикаций большого количества материала о тех временах, мы знаем, что жене врага народа грозило тоже быть сосланной в лагерь, причем опасность была реальна и велика, и естественно было стремиться любой ценой избежать такой участи для себя и детского дома для ребенка, ведь мужу ничем помочь было нельзя, но тогда, в 70-е годы, такой поступок всё еще расценивался, как предательство. Мать не только отреклась от отца, но, не будучи уверенной, что это ее спасет, отправила быстренько сына в Нальчик к тетке, своей сестре, подальше от Московской неразберихи. В Нальчике Мельбард и провел большую часть своего детства, а теперь вот не мог простить ее трусости, а сам не был в ее шкуре, не испытал страх тех времен, страх живого легко уязвимого человека перед беспощадной государственной машиной.
Папу тоже в свое время вызывали в НКВД и требовали отречься от отца, моего деда Арама, и, по его словам, он послал их куда подальше, но папа был отчаянный Тбилисский парень, а женщина с ребенком на руках?
Совсем недавно муж неожиданно запел на кухне песню тех времен:
«Черный ворон, Черный ворон, Черный ворон,
Переехал мою маленькую жизнь».
Лучше не скажешь.
Этими событиями далеких довоенных лет и объяснялась
