стройной девушке, на 10 лет моложе его. Он прожил в браке много лет, и все эти годы искренне любил её. Он представил, как занимается с супругой любовью, как ему хорошо с ней. «Да, всё отлично. У меня есть женщина, которая мне дорога… Я хочу быть только с ней». Он посмотрел в монитор. «И всё-таки я бы трахнул её так, как я люблю».
До эфира оставалось 2 минуты. Неожиданно дверь в студию открылась. Если бы она не была тяжёлой и массивной, она от такого напора, наверное, просто разбилась бы о стену. Отодвинув дверь, вбежал разъярённый Валентин Валерьевич. Он махал руками, как будто марафон в поддержку больного мальчика отменяется, а в студию едет Президент. Он кричал, но Вероника никак не могла понять, что не так. Только через несколько предложений до неё дошло – она, оказывается, забыла ему напомнить, что на пол на время эфира должны постелить красный ковёр в цвет заставки марафона.
– Я не Ваш личный секретарь, чтобы о чём-то Вам напоминать. Если Вы чего-то не помните, можно об этом записывать.
Голос Вероники был холодный и сдержанный. Рома видел, как она вцепилась в карандаш, как сложно ей было держать себя в руках. Он знал, что это совершенно безграмотно – нельзя перед эфиром тревожить ведущую – на эмоциях может случиться всякое, и это всё испортит. Редактор от раздражения и истерии пошёл красными пятнами, но всё равно продолжал орать.
До эфира оставалось 30 секунд.
В студию вбежал главный режиссёр и выволок директора, который продолжал ещё свою гневную тираду. Массивная дверь, как будто ужасно уставшая от всех этих напрягов, снова лениво закрылась. Пошла заставка.
Рома слышал, как дрожит голос Вероники. Она безошибочно читала текст, она соблюла все логические ударения, сыграла всё эмоционально, и на той стороне эфира вряд ли бы кто-то подумал, что что-то не так. Но Рома чётко различал, какие неровные её верхние ноты. Кулаки его чесались. Он бы с удовольствием вмазал редактору, но тем самым он бы всё испортил, и для себя, и для Вероники.
Наконец начальный текст закончился – Вероника всегда писала сложные и длинные подводки. Она знала, что могла это прочесть. Она знала, что только она на канале в прямом эфире могла это прочесть. И это её ещё более стимулировало на такие тексты.
Пошёл первый сюжет. Вероника не расслабила спину, не изменилась в лице, не убрала взгляд от суфлёра. Рома понял, что дела плохи. Чем сильнее напряжение ведущей, тем хуже эфир. Он снял наушники и подошёл к ней.
– Ника…
Тут он остановился, вспомнив, что их видно в аппаратной.
Он вернулся к камере и выключил её. Второй оператор сделал то же самое. Режиссёр сразу начал атаковать наушники. Рома вытащил «ухо» Вероники. Сел перед её коленями, прикрытыми узкой синей юбкой, и взял её руки в свои. Вероника очень медленно убрала глаза от суфлёра и посмотрела на него. Он подтянул её левую холодную ладонь к себе и поцеловал. Она утвердительно моргнула. Он снова встал за камеру, включил экран, надел наушники. Она вернула «ухо» на место и на следующей подводке уже выровняла все верхние ноты.
Вероника стояла у окна и куда-то смотрела.
