Союза писателей) угождали академику с такой непристойной прытью, что нормальный человек на его месте непременно одернул бы их. Академик Лихачев, тогда еще далеко не престарелый, лишь благосклонно покачивал головой. И как раз в то время он пробился на прием к первому секретарю обкома Романову:
– Почему меня в очередной раз не пустили на конгресс в Италию?
– Потому что, беседуя с американским профессором по дороге из Пушкинского дома в Комарово, вы услышали от него, что во время войны Ленинград надо было сдать немцам, и не дали отпор.
– Это ложь! Я дал отпор!
– Недостаточный…
– Более чем достаточный!
– Мы склонны больше доверять показаниям таксиста.
Ельцина Лихачев любил и Горбачева тоже любил. Однажды я сидел рядом с ним на встрече опального уже Горбачева с петербургской творческой интеллигенцией. Народу было мало. Собчак категорически не рекомендовал (эта формула – плагиат, именно ее я слышал в Москве по радио в день похорон М. И Суслова: ГАИ категорически не рекомендует частным водителям проезжать в центр города), но Лихачев все равно пришел. И пожал руку Михаилу Сергеевичу, и поцеловал Раисе Максимовне. Убежден, что это был самый смелый поступок в девяностолетней жизни: вроде мгновенной интрижки в поезде, когда в соседнем купе едет законная жена.
Интеллигенции нужен мужик. Это знали еще во времена Чехова. Но в XX веке (да и в XXI веке тоже) ей нужен не просто мужик, а мужик во власти. Горбачев интеллигенцию любил, а она его не очень. То есть сначала – да, а потом не очень и даже очень нет. Почувствовала мужскую слабость. Никто (кроме, понятно, Сталина, но это отдельная песня) не носился с творческой и научной интеллигенцией вполстолько, как Михаил Сергеевич, а она взяла да и переметнулась всем скопом к Ельцину. От него мужским духом пахло. Ожидалось, что возьмет он кнут в руку да пойдет учить ее уму-разуму во всех мыслимых и немыслимых позициях. Она уж и французское белье за границей прикупила. Или в секс-шопе. Но не сладилось. И теперь, когда долгому ельцинскому царствованию пришел нежданный-негаданный конец (а разлюбили его еще раньше), самое время подумать о том, почему не сложилось или же сложилось не так хорошо, как можно было надеяться.
Стар оказался всенародно избранный? Но старый конь, он ведь борозды не портит, хоть и пашет неглубоко. Не приглянулась лошадка? Да и кому такая приглянется? Все верно, так ведь безрыбье. «Других писателей у меня для вас нет», – помаленьку входил в сексуальный раж Иосиф Виссарионович. На сторону ходил БЕН? Нет, в любви, даже мимолетной, к патриотической интеллигенции он тоже не был замечен.
Ответ, думается, в мемуарах кремлевского телохранителя. В той их части, что посвящена соленой рыбе. Поначалу мне казалось, будто Борис Николаевич не любит соленой рыбы, пишет Коржаков, но потом я понял, что любит – просто ленится ее чистить. Вот оно слово – «ленится»! Любил соленую рыбу, но ленился ее чистить, любил
