не спи, – он говорил и тряс ее, – спать вообще вредно.
– А вы можете отстать?
Ну и ну. Рысь не помнил даже, когда кто-то вот так совмещал наезд и робкую просьбу в одной фразе.
– Ты очень вежлива, но нет, не могу. Послушай, что скажу. Они придурки.
Тут она всем корпусом повернулась к нему и спросила:
– Но ведь «придурки» – это, эм, плохое слово?
– В разных домах по-разному. Ты вот что пойми: они орут ерунду. Что тебе за дело? Иди куда шла. Они сами не слышат, что вопят, но тебе-то себя надо беречь?
– А что это вообще было?..
Рысь представил, как Щепка злится, огрызается и как ее же сила вырывается и отшвыривает ее на пол. Особо везучие умудрялись подпалить ковры – Рысь шипел от боли, подпалины затягивались, а с Рыси сходили синяки.
– Сила вышвыривает людей из родных мест, – пояснил Рысь неохотно, – когда им исполняется пятнадцать лет, к примеру, или шестнадцать, или двадцать даже. Меня вот тоже вышвырнула. А потом мы всё забываем. И нас забывают. Раньше, до Приюта, мы сходили с ума, и всё на этом. Тебя же кто-то разозлил, когда ты перенеслась?
«Горячие сердца, горячие головы. Мы бы столько могли, если бы не были опасны для мира и для себя, о, сколько б мы могли. Сила редко овладевает человеком, которому не больно от несправедливости и который не хочет жить».
Глаза у Щепки снова повлажнели. «Черт, чем ее отвлечь?» Рысь вспомнил о насущном и спросил:
– Ты на банкет случайно не хочешь сходить?
– Да как будто меня туда пустят.
– А чего нет-то? – Он поглядел на нее с новым интересом. Ну а действительно: возраст подходящий, смеется редко, милым никого не называет… И силой, главное, сейчас швырнуться просто физически не сможет. Мало в ней силы сейчас. Вот и замечательно. – А ты сама-то хочешь?
– А не знаю… А что там будет? Я вообще-то все испорчу.
– Да хоть пляши там, они сами нас позвали, – отмахнулся еще раз. Стало весело. Чего-чего они там ждут? Детей в костюмчиках? А вот придет такая Щепка в своей кожанке и выдаст им всю полноту концепции. – Первая не дерись, много не ешь, – напутствовал и сам же первый ухмыльнулся: – Хотя нет, ешь. Пускай думают, что мы трындец какие голодные.
IV
Вот что Томасу никогда не нравилось, так это мэрия – облицованное темно-зеленым камнем здание, на диво неуклюжее снаружи и ослепляющее белым цветом внутри. Впрочем, там подавали вкусный кофе. Еще во внутреннем дворе росли вечнозеленые кусты и меж камнями брусчатки пробивалась трава, и в этом-то условном саду Томас сейчас и расхаживал туда-сюда, кивая одинаковым местным служительницам в пышных белых юбках.
Дождя не было, и часть столиков с едой вынесли на улицу. Музыканты устроились здесь же, держали инструменты наготове, но играть торжественно и на публику еще не начали. По правде говоря, и публика-то только-только собиралась. Томас прохаживался по аллеям взад-вперед и обдирал листочки у кустов, растирал в пальцах.
