одинаковые планы; протест против Австро-Венгрии выражался главным образом вступлением в союзнические войска.
Политическая программа обычно бывала довольно радикальна, но недостаточно продумана; требовали, например, не только Вену с Австрией, но и всю бывшую Силезию, а иногда и такие земли, которые принадлежали чешской короне лишь короткое время. Подобным восторженным политикам не приходило в голову, что такое наше государство было бы по преимуществу немецким. Когда подобные фантазии распространялись между нашими людьми, то в этом еще не было большой беды, но они очень вредили, когда их преподносили каким бы то ни было правительствам или политическим деятелям.
Всюду в колониях были партийные и личные недоразумения, часто обусловленные местными особенностями; всюду было много умничания, зависти и личных распрей, но всюду было и много доброй воли. Самые сильные затруднения были, пожалуй, в Париже; проф. Дени не мог всего этого выдержать и отказался от работы. Упомянутый выше «Национальный Совет» и газеты были погребены, едва лишь родившись (журнала «Наздар» вышло, кажется, 4 номера, а «L’Independance Tcheque» – 11).
Без особых затруднений скоро всюду был признан мой авторитет; благодаря сообщениям и советам отдельные колонии могли ориентироваться. Так, летом 1915 г. этот процесс был в главных чертах закончен. У нас образовались газеты под руководством отдельных лиц: журнал Дени «La Nation Tcheque» вышел 1 мая, 17 июня вышел в Петербурге «Čechoslovák» Павлу, в Киеве выходил «Čechoslovan» Швиговского, наконец, у нас была еще «Československá samostatnost» д-ра Сихравы, выходившая во французском городке Аннемассе начиная с 22 августа. «Samostatnost» была настоящим «органом политической эмиграции» (таков был подзаголовок) и выразительницей мнений центра и руководящих кругов всей заграничной деятельности. В Америке чехи и словаки обладали обширной печатью. В России словацкая газета возникла лишь в 1917 г. (с мая начали выходить «Slovenske hlasy»). В Сибири выходили позднее чешские и словацкие газеты.
На меня все время нажимали, требуя, чтобы из Чехии приехали депутаты и журналисты: в конце мая приехал депутат Дюрих. Я его знал по венскому парламенту; он был в своих выступлениях, как депутат, весьма приличен, говорил по-французски и по-русски, но политически, для данного положения, был слаб. Приехав, он заявил, что д-р Крамарж выбрал его специально, как народного представителя для России; я против этого ничего не имел, в случае если мы сможем сговориться о программе. Он ориентировался на царя и даже на православие, как множество тех из наших русофилов, которые ожидали спасения от России. Наших раздражало, что он со своей русофильской пассивностью не принимал участия в нашей работе, кроме того, они его обвиняли, что и в Россию он не слишком торопится. Желая избежать публичных споров, я неоднократно был принужден сдерживать неспокойные элементы. Что касается его поездки в Россию, то я заметил в русском посольстве, что о нем ведется переписка с Петроградом; в чем она состояла, мне не говорили. Задержка бросалась в глаза.
Я
