князей должен был бы быть наместником в Праге. Я занимался изучением России и отдельных славянских народов давно, собственно говоря, всю жизнь; основываясь на своем знакомстве с положением дел, я от царской России спасения не ждал, наоборот, я ждал нового издания японской войны, а потому был за энергичную заграничную работу не только в России, но и в остальных союзнических государствах, дабы мы могли заручиться симпатией и помощью всех. Я настаивал и на выезде д-ра Крамаржа за границу, чтобы мы там могли разделить работу; но д-р Крамарж не хотел ехать за границу (я не имел возможности лично вести переговоры с д-ром Крамаржем) и полагал, что русские сами разрешат окончательно чехословацкий вопрос. Я не мог с этим согласиться: я опасался, что Россия войны не выдержит и что вспыхнет революция; боялся я также, что у нас будет огромное духовное разочарование и упадок, если Россия не будет в состоянии нам помочь, а мы возложим на нее все надежды на спасение.
Я следил весьма внимательно за ходом дел в России, а особенно в русской армии. Последний раз я был в России в 1910 году и, как при каждой поездке в Россию, весьма основательно и из верных источников информировался о положении русской армии. Упадок и деморализация, так ужасно проявившие себя в войне с Японией, не были отстранены. Проводились реформы, и армия получала новое вооружение, но особенного прогресса не было видно. Это мне подтверждали проверенные сообщения во время балканских войн и позднее, до самого объявления войны. Я не доверял русскому командному составу и разным великим князьям. Ужасный факт, что русские солдаты должны были обороняться против немцев палками и камнями – показывает все легкомыслие царской России. Австрийские великие князья в австрийской армии не уравновешивали великих князей в русской.
Кажется, в мае 1914 г. «Новое Время» напечатало статью о неподготовленности России к войне, в том же духе, как говорил с нашими Сазонов. Чешская пресса обратила на это внимание, но скоро все об этом забыли и ожидали чудесной и скорой победы России. К оправданию наших оптимистов, нужно указать на подобных же оптимистов и у союзников.
Я хорошо понимал, что наше общество было в восторге от официальных заявлений России; в них говорилось о славянах и о братстве, а нашему общественному мнению, не воспитанному ни для реальной, ни для мировой политики (благодаря войне и для нас она настала) этого было вполне достаточно. Я внимательно читал все эти заявления. В русском манифесте о войне (2 августа) говорится о славянах, родственных по крови и вере. Славянами и братьями для официальной России уже давно были балканские православные славяне. Царь (9 августа) снова говорит членам Думы о единоверных братьях, а потому дальнейшая фраза «полное и нераздельное единение славян с Россией» не была для меня точной и ясной программой, не говоря уже о том, можно ли так тесно слить с Россией поляков, болгар, сербов, хорватов, словинцев и нас. На военном торжестве в Москве (18 августа) представитель дворянства назвал войну защитой славянства
