опьянев, подбивала клинья к одному из старших кузенов. Мать Дэвида расхаживала позади сидящих, трогала за плечи, иногда ненадолго вступала в беседу – словно налаживала совещание в офисе. Дэвиду страшно хотелось куда-нибудь свалить.
– Знаете, в старину, – говорил папин-пап, жестикулируя рюмкой виски, – люди строили соборы. Огромные церкви вздымались ввысь во славу Господа. Много-много больше, чем можно ожидать от каменотесов и плотников с простенькими стальными орудиями. С самыми простыми инструментами.
– Про соборы мы уже слышали, – отозвалась тетя Бобби.
Она тоже пила, только Дэвид не знал что. По закону Дэвиду еще год не полагалось спиртного, но в руке у него была кружка с пивом. Вкуса он не разбирал, но все равно пил.
– Тут важно время, понимаете? – продолжал папин-пап. – Время с большой буквы. Каждый собор возводили поколениями. Человек, начертивший план, не мог увидеть его воплощения. Он умирал задолго до окончания строительства. Готовую работу могли увидеть его внуки или правнуки, а то и прапраправнуки.
На дальнем конце стола расплакался маленький кузен, и мать Дэвида, склонившись к нему, взяла ревущего малыша за руку и отвела к его матери. Дэвид поперхнулся глотком пива. На следующий год он будет в Солтоне, слишком занятым для таких посиделок.
– В этом есть своя красота, – торжественно заявил папин-пап. – Такой масштабный проект, такой амбициозный. Тот, кто клал последний камень, мог обратиться мыслями к своему отцу, клавшему камни в нижнем ряду, и к деду, заложившему фундамент. Свое место в великом замысле – вот что прекрасно. Участвовать в деле, которое не ты начал и не увидишь законченным. Это было прекрасно.
– Папа, я тебя люблю, – сказала тетя Бобби, – но это чушь собачья.
Дэвид моргнул. Перевел взгляд с деда на отца и обратно. Мужчины заметно смутились. Как если бы она пукнула. А тетя Бобби сделала еще глоток из своего бокала.
– Бобби, – предостерег отец Дэвида, – ты бы полегче с этим делом.
– Я в порядке. Просто я с детских лет слышала про эти соборы, а это чушь собачья. Серьезно, кто решает, чем будут заниматься следующие четыре поколения? Они ведь не спрашивали, сколько правнуков захотят стать каменотесами. А вдруг кто-то из них захотел бы стать… музыкантом. Или, черт возьми, архитектором и построить что-то свое? Решать, что всем делать… кем быть. Не много они на себя берут?
– Мы, кажется, уже не про соборы говорим, сестричка?
– Ну да, это же просто довольно невнятная метафора, – признала тетя Бобби. – Я говорю, что план может быть великим, пока ты в нем участвуешь. А взгляни со стороны, и что тогда?
В ее голосе звучала необъяснимая для Дэвида боль, и отражение той же боли он видел в глазах деда. Старик накрыл руку тети Бобби своей, а она ухватилась за нее, как девочка, которую ведут в ванную перед сном. А вот отец Дэвида надулся.
– Ты не очень-то ее слушай, папин-пап. Она весь день говорила с безопасниками и еще не остыла.
