style="font-size:15px;"> – Еще минута и он кончится, – усмехнулся рыжий, – потом твоя очередь, толстый. Осталось не долго.
Но тут до меня донесся знакомый голос.
– Эй вы! Дети бешеной коровы. Вам несказанно повезло родиться на десяток годков позже тех парней, что догнивают теперь в сайгонских джунглях, зажаренные гуками заживо… Люди, где вы!? Посмотрите на этих смельчаков! Они бесстрашны, как шакалы, не боящиеся пожирать падаль… Эй, придурки! Я к вам обращаюсь! Мне плевать, что будет со мной, но у одному из вас я все-таки продырявлю вот этой штуковиной (он помахал перед собой железной трубой) грудную клетку и посмотрю, что там вместо сердца…
Это был тот самый белый старик. Возникший из неоткуда и словно принесенный на одном из черных облаков, он стоял теперь неподалеку от нас, опершийся на обрезок канализационной трубы. Чудак кричал так неистово, как будто хотел напугать самого себя… И его услышали. Вскоре пронзительное рыдание сирены прервало казнь.
– Рвем когти! – крикнул мотоциклист, – завел свою махину и компания исчезла, оставив после себя желтый туман пыли.
Мы со стариком кое-как стянули Джона с рельсы и опустили на землю. Он был мертв. Наверное, уже как минуту назад. Один глаз, широко открытый, черный и грустный, смотрел в точно такое же небо. Я осторожно закрыл его ладонью и взглянул на старика. Но тот теперь уже не замечал меня или делал вид, что не замечал. Вытирал краем рукава Джону кровь с подбородка и что-то невнятное бормотал себе под нос.
Джона похоронили через день. Его мать долго сидела возле гроба, тихо плакала, расчесывая сыну закругленным женским гребнем непослушную кудрявую челку. А отец, попивая пиво, с горечью в голосе сетовал на то, что отныне не сможет получать такие питательные и вкусные консервы для всей семьи, а также на то, что теперь по любому придется найти работу.
А я остался жить. Жить дальше. Но уже по-другому. Никогда никого и ничего не боясь. Жить, как в ожидании той самой веревки, которая в итоге дождется каждого из нас. Рано или поздно.
Собеседник
Квартира, которую я снял за смешную цену, тем странным сентябрём в Ялте на Московской улице, на поверку оказалась смежной «двушкой», хотя приставленный ко мне риелтор, с хитро вздернутой обесцвеченной бровью, отчего-то твердо называл ее «однушкой». Так уж повелось у них «ялтовчан»…
Предстоящий отпуск грел загнанную столичной суетой душу двадцатью пятью сутками сущего безделья. Сулил оздоровление, как физическое, так и психическое. Да и могло ли быть иначе? Небо, цвета отполированного сапфирина – окрыляло! Солоноватый запах близкого моря, так замысловато перемешанный со смолистым ароматом хвои красавцев кипарисов – пьянил, пробуждая спящие желания.
Диковинные жителю центральной части России лавровые, оливковые, сандаловые дерева, стучащиеся от легкого ветерка каждое утро в окно, вводили сознание в запредельный мир сказки…
