мне в кошмарах, и мне совсем не улыбается опять увидеть это зрелище.
Я говорю себе не смотреть, когда мы входим в холл и идем к ее апартаментам, но не могу удержаться. И когда смотрю… О боже.
Я ничего не говорю, но, должно быть, издаю какой-то звук, потому что и Хадсон, и Кровопускательница поворачиваются и смотрят на меня – он с тревогой, а она с острым интересом.
– Я не ждала гостей, – спокойно замечает она, ведя нас мимо двух трупов, висящих головами вниз на крюках в углу. Их горла перерезаны, и из них в два больших ведра стекает кровь.
Ее слова не есть извинение, и я это понимаю. Ведь сама я тоже ни у кого не прошу прощения, когда покупаю в магазине куриную грудку. Так почему в этом случае дело должно обстоять иначе? Ну, скажем, потому, что погибли два человека. А мне в обычных обстоятельствах – то есть никогда – не приходится видеть свою пищу в таком первозданном виде.
К горлу подступает тошнота.
Хадсон делает несколько шагов и оказывается между трупами и мной, а его рука ложится на мою поясницу – надо думать, так он пытается успокоить меня. Однако этот жест только усиливает мою нервозность, ведь Кровопускательница зорко наблюдает за нами обоими. И все же я не отстраняюсь.
Мы проходим мимо ведер – к моему ужасу, почти полных, – и Кровопускательница машет рукой, отпирая дверь, ведущую из прихожей в основную часть ее апартаментов.
– Садитесь, – приглашает она, показав на черный диван, стоящий перед камином с иллюзией ревущего огня. – Я сейчас вернусь.
Мы с Хадсоном садимся, и я не могу не заметить, что она все здесь отделала заново. Когда я была здесь в прошлый раз, диван имел теплый золотистый цвет спелой пшеницы, и перед ним стояли два кресла с подголовниками, темно-красные, как маки на картине, которая висела над камином. Теперь же все в этой комнате черное и серое с белыми штрихами. Даже картины на стене выдержанны в черно-серой гамме всего с несколькими красными пятнами.
– Мне нравится то, что вы сделали с этим местом, – замечает Хадсон. – Такой шик… в духе серийного убийцы.
Я с силой пинаю его, но он изображает полнейшую невинность – если не считать проказливого блеска в его глазах.
Когда он наконец пересаживается с дивана на черное кресло-качалку, стоящее напротив, Кровопускательница возвращается с хрустальным бокалом, полным жидкости, которая, как я предполагаю, есть не что иное, как кровь. Мне кажется, что меня вот-вот стошнит. Это странно – ведь в школе я постоянно вижу, как вампиры пьют кровь. Так почему сейчас все иначе?
Наверное, потому, что вампиры в Кэтмире пьют кровь животных. И эти животные не висят на крюках в углу кафетерия, пока они угощаются…
Какое-то время она молчит и только смотрит на нас поверх своего бокала. Я чувствую себя как та мышь в «Короле-льве», с которой играет Шрам, позволяя ей пробегать между его когтями, и все зрители понимают, что он держит в лапах ее жизнь.
Но тут она моргает, и у нее снова делается
