style="font-size:15px;"> – Вы понимаете, какую дикую боль я испытываю?
– Кристи, я понимаю, как вам больно.
– Вы можете мне помочь?
– Да.
– Что мне нужно делать?
– Вы уже это делаете.
– Этого недостаточно!
– Нет, достаточно.
– Это больно! – я врезала кулаками по подлокотникам кресла. – Мне больно.
– Я знаю.
– Я больше не хочу так трахаться никогда!
– Вы и не должны больше так трахаться никогда.
– Этого недостаточно!
– Кристи, этого достаточно.
Каким образом этого могло быть достаточно? Вечер с Эндрю был катастрофой на всех возможных уровнях, и я была виновата. Однако у меня энергичный терапевт и пять членов группы поддержки, предположительно направляющие мою жизнь к лучшему.
– Какой смысл во всем этом? Если в результате получается только новый дерьмовый секс и отсутствие контакта!
– Вы еще не пришли к результату, – возразил доктор Розен. – Но вы на пути к нему.
Я резко махнула рукой, обводя комнату.
– Как такое может быть, что все они готовы, а я нет? – У каждого из членов группы был под боком партнер, рядом с которым он засыпал каждую ночь. – И сколько времени это потребует?
Мне представилось, как я старею и дряхлею, все дожидаясь, пока терапия каким-то чудом преобразит жизнь.
– Я не знаю, сколько времени это потребует. Вы умеете радоваться тем шагам, которые уже сделали?
Нет, я не умела. Я не хотела радоваться, пока не пойму, сколько еще их осталось, этих шагов. Осознание, что к психическому здоровью, ради которого я трудилась, нет коротких путей, сокрушало мой дух. Я посвятила группу в свое одиночество и тайные ритуалы питания. Это были мои излюбленные и давние адаптивные механизмы. Теперь на каждое взаимодействие, включая все до единого свидания, я должна отваживаться без основной защиты. В теории звучало здраво, но этим утром в группе ощущалось как жгучее, непоправимое поражение. Больше не будет утешения в яблочном обжорстве, не будет бегства в герметично запечатанную жизнь. Будет яркий прожектор взглядов доктора Розена и сотоварищей по группе, освещающий все недостатки, но никакой тайной пещеры, чтобы затолкать туда мои чувства. И поэтому я вывалила их прямо там, сидя в кресле: я рыдала о том, как мне одиноко и страшно, что моя жизнь никогда по-настоящему не изменится, или, того хуже, для настоящих перемен потребуется больше, чем я смогу дать. И если бы этот сеанс не закончился в девять, уверена: я могла бы проплакать до самого обеда.
8
– Тебе следовало рассказать группе о Дымке́, – заметил Карлос.
В лифте, пока мы поднимались на этаж доктора Розена, я поведала Карлосу о Дымке – получившем прозвище за любовь к сигаретам и потому что был так горяч, аж дымился, – моем последнем увлечении из юридической школы. У него была постоянная
