Веником из полыни сметает невидимый мусор в совок, стряхивает его в топку. Вокруг чистота и порядок —ни одного лишнего предмета, ни одной лишней вещи. Ухватом бабушка достаёт из печи чугуны. Снова кочергой поправляет жар в печи, отодвигает его подальше. Бросает горстку муки на горячий под. Если мука загорается, значит, рано ещё хлебушек в печь ставить, сгорит. Кладёт на широкую лопату капустные листья, посыпает их мукой и аккуратно выкладывает подросшие буханки. И так, по очереди, все они отправляются в печь. И через некоторое время в доме пахнет свежим хлебом! Горячим хлебом. Вкусным. Настоящим хлебом. Этот аромат никуда не денется из памяти. Он живёт в каждой клеточке моего организма.
Бабушка ни минуты не сидела, я не видела, когда она ела. Видимо, и ломоть хлеба на столе, который клевала шустрая несушка, был приготовлен для завтрака «на ходу», но пути к другим делам и хлопотам. У бабушки одно дело плавно переходило в другое, дополняло первое, продолжало его. Она делала всё сама, своими руками. И так, на ногах, целый день – у плиты, в огороде, во дворе, возле многочисленных животин, которые узнавали бабушку по голосу, по шагам, по запаху. Время рядом с ней было густым, долгим, ароматным, имело свой неповторимый запах, атмосферу, ауру тепла и покоя.
Сейчас такого времени нет. Оно чаще всего пустое, короткое, холодное, безвкусное… Его наполнили неживые предметы, ставшими такими необходимыми,– телефоны, компьютеры, кофе-машины, хлебопечки и прочие «руки», которые отняли у нас наши собственные руки, тёплые и умелые. Но иногда я стараюсь вернуть мизерные кусочки той далёкой атмосферы в свой дом, беру большую кастрюлю, сею туда муку, замешиваю тесто на опаре, пеку пироги. И в доме оживает воздух, он наполняется невидимой аурой любви, счастья и ностальгии по далеко ушедшему детству, в котором все были живы, здоровы и счастливы…
Письмо 26. Про вареники
Какое замечательное слово – вареники. Мягкое, нежное, тёплое. Я помню первую встречу с варениками – именно встречу, незабываемую, яркую. Они лежали в огромном сером алюминиевом тазу, крепко прижавшись друг к другу: влажные, блестящие, толстопузые, с творогом. Деревенская бабушка Елизавета вытряхнула из глиняной крынки густую сметану, постучала ладошкой по пузатым бокам горшка, чтобы убедиться, что этот жирный ком выскочил весь, обтёрла указательным пальцем края посудины иоблизала его, сочно причмокивая. Подошла тётка Мария. И женщины, взяв с двух сторон тазик, начали его трясти. Тряска продолжалась с минуту. Вареники подпрыгивали вверх, пританцовывая в воздухе, и возвращались в таз, щедро укутанные кремовой густой сметаной. И тут же таз с этой красотой занял почётное место в центре длинного стола.
На столе в алюминиевых и глиняных мисках красовались разные угощения – солёные огурцы, помидоры, квашеная капуста, тушёная картошка с огромными кусками свинины. На деревянных досках – сало, нарезанное крупными шматами и густо посыпанное чесноком. Но меня больше всего волновал таз и его содержимое. Не успела я наглотаться слюны,
