снега. И куда ни глянь – ни деревца, ни кустика. Только ветер реял над бурой голой равниной. Когда наступил вечер, свет солнца быстро погас. На небе зажглись бесчисленные звезды.
Ветреным и холодным был этот вечер. Индейцы опять разбили лагерь у маленького водоема. Все поспешили укрыться от холода в вигвамах. Мерзли только часовые, выставленные на дальних подступах к лагерю.
Лошади, уставшие не меньше, чем люди, наспех утолив голод, сбились в кучу, грея друг друга. Некоторые легли на траву. Собаки, тщетно поискав остатки пищи, отправились на охоту в непроглядную тьму. Несколько койотов, тявкавших где-то поблизости, поспешили унести ноги.
Харка сидел вместе с Унчидой, Харпстенной и Уиноной в глубине вигвама, как и утром этого долгого и богатого событиями дня. Огня в эту ночь никто не разжигал: запах дыма мог выдать врагам место их лагеря, даже если те находились за много километров от него.
Дети вождя страшно устали и были подавлены. Сейчас, вечером, в вигваме, они с особой остротой ощутили отсутствие матери, и на душе у них было горько и пусто. Никто из них не хотел спать. В этот вечер они боялись сна, несмотря на усталость, и Унчида не принуждала их. Она тихо, вполголоса пела жалобную песню-плач, исполненную глубокой скорби, и дети жадно слушали ее. В голосе Унчиды звучала такая сила, такая любовь, что дети чувствовали себя рядом с ней в безопасности.
Снаружи доносились совсем другие звуки: мерный топот множества ног и молодые женские голоса, монотонно, нараспев произносившие заклинания. Это был ритуальный танец вокруг свежих скальпов убитых пауни. Индейцы считали, что окончательно врага можно победить, лишь умиротворив его дух. Поэтому женщины и исполняли этот танец-заклинание вокруг скальпов, чтобы на духов врагов снизошел мир.
Это знали и дети.
Харка, положив мацавакен на колени, ощупывал его в темноте. Он ненавидел это оружие, убившее его мать, и в то же время чувствовал, что связан с ним какими-то незримыми узами. Оно должно было искупить причиненное ему зло. Этим оружием он хотел отомстить за мать. Хотел убивать из него пауни. Он не считал людьми этих двуногих зверей с голыми черепами, украшенными нелепым клоком волос. Дакота – люди, думал он, а пауни – волки, которых надо убивать.
Он не хотел дожидаться, когда станет воином. Ждать столько лет он не мог. У него был мацавакен, добытый в бою и принадлежащий ему. Он должен был разгадать тайну этого оружия и научиться им пользоваться. Кто из Сыновей Большой Медведицы мог помочь ему в этом? Никто. Даже отец не умел обращаться со священным оружием.
Уинона тем временем положила голову на колени Унчиде, словно собираясь уснуть. Но она не спала.
Снаружи все еще доносился топот и монотонное пение. Ритуальный танец-заклинание обычно длился несколько часов.
Маттотаупы не было в вигваме. Наверное, он обсуждал на совете с Хавандшитой и Солнечным Дождем, продолжить ли завтра поход
