больше ладони мужской руки, они заявляли о своем праве жить.
Савелиса сделала для них все, что могла, все, что было в ее силах. Родить их, вызвать к свету с максимальным умением и быстротой, щадя их слабость. Подавляя в себе все переживания и старые воспоминания, все тревоги, она думала лишь о том, чтобы с честью исполнить свой долг женщины. Волнения и тревоги начнутся позже, когда, связывающая нить будет рассечена железом.
Ее тетка, которая видела в жизни и многое помнила из той, далекой жизни, осмотрев ее, не скрыла, что ей предстоит родить двойню. Савелиса здраво оценила последствия этого заключения уже в самом начале родов. Тяжелая борьба! Но ее силы, ее силы на исходе! Ей страшно было даже подумать, что будет с маленькими, если ее не станет. Забытое проклятье станет реальностью.
Она не слышала их первого крика. Измученную, слегка потерянную, ее отвлек от смертной тоски силуэт, который она различила у своего изголовья. Ее мать! Молодая, очень похожая на нее самою, но со светлыми волосами, заплетенными в тугую косу.
Мама? Она не находила ее, искала взглядом. Где ты? То ей казалось, что она видит ее, то вновь теряла из вида. Ее помутившееся сознание было не в состоянии связать настоящее с прошлым и будущем. Слабый крик, возносившийся неподалеку от нее к центру комнаты, невыразимой тоской раздирал ей душу. Ее взгляд задержался на большой корзине, служившей младенцам колыбелью.
Ее водрузили на стол и уложили туда двух малюток.
Рождение двойни, всегда заключавшее в себе массу примет… интерпретировалось неодинаково. Но Савелису радовало рождение девочек. Если не выживет одна, то может быть другая… А если оба ребенка смогут выкарабкаться из черной пасти смерти? Сбудутся ли пророчества? Хаотичные мысли, странные видения мучили ее уже несколько часов. Могла ли она питать какие-то иллюзии относительно выживания детей, родившихся недоношенными и такими слабыми?
Тот, кто подносил ей для кормления детей, отводил глаза. И она понимала, что сон, внезапно налетавший на них у ее груди, был не сном сытости, а бессилия перед тяготами жизни. Девочки совершали героически попытки захватить материнский сосок, но слабость не позволяла им удержать его, чтобы живительная материнская влага могла, хоть как-то поддержать их истощающиеся силы.
Но и силы самой Савелисы иссякали, кровь, которая текла из нее, не остановить, а необходимых лекарств не было.
Поток энергии, связывающий их троих, пронизывал их наподобие волшебного света. Однако, с каждым часом, свет затухал. Савелиса чувствовала, как он бледнел над ней, лишая ее самою последних сил. К исходу дня ей пришлось пережить мгновение, когда она решила, что одна из девочек умирает.
Был вечер. Небо затянуло облаками, но удушливая жара и пыль проникали через окно, духота разморила ее, обливаясь потом в своей кровати, она держала перед собой голенького младенца в выемке одеяла, согнув ноги в коленях, глядя на него, следя за угасанием его жизни. У девочки была маленькая круглая головка со светлым пушком на голове, маленький
