style="font-size:15px;"> – Уже.
Приплывётъ отраженіе луны, ещё ближе прибьётся беззавѣтный стукъ сердца, а свѣтъ съ небесъ будетъ радовать.
– Разглядишь?
– Доплыву.
– Заглянешь?
– Прикоснусь.
– Въ вѣтрѣ и волнахъ?
– Навѣки обниму.
Родинка какъ божья коровка
Протянувъ руку до бокала, отставить вино, которое выдохлось.
– Вы научились танцевать?
– Эпатажъ?
Твой взглядъ давно, какъ сквозь. И лампы на столикахъ просторно освѣщаютъ бѣлыя скатерти. И музыка смеркается.
– Это мой жестъ.
– Это твоё танго.
Неизбѣжность свободы и объятіе. Предплечье, локоть, родинка. Ножки въ туфляхъ на тоненькихъ ремешкахъ невольно царапаютъ паркетъ. Шагъ, взглядъ, родинка.
– И танго.
– Это твоё танго.
Босыми ножками по ломкой прибрежной травѣ ступаешь. Съ послѣдними аккордами.
– Движенія.
Закрой глаза и прожужжитъ божья коровка – словно кленовый листъ цвѣта краснаго. Подлетитъ къ тебѣ, присядетъ.
– Танго.
– Это мой жестъ, это твоя родинка. Это твоё танго.
Сестра изъ стали
Сталину:
…у меня нѣтъ семьи, значитъ некого убивать. Я знаю, вы побѣдили, но у меня нѣтъ семьи.
Всё больше становится причинъ пожаловаться и совсѣмъ позабытъ страхъ. Многое разрѣшено, но не всё забыто. Накрывать столъ теперь уже не по деньгамъ, но чистую скатерть и ея фотографію я поставила. Теперь никого и не осталось, кто помнитъ о ней. Теперь помнятъ не о ней.
– Ты слышишь? – говорила мнѣ она возлѣ тишины шахты, – Слышишь Смерть?
Пятьдесятъ лѣтъ назадъ ея не стало. Пятое марта – не весна. И даже не выдохъ зимы. Пятое марта – только въ пятьдесятъ третьемъ.
Ощущеніе разлуки съ болью? Исчерпано. Не стало сестры, и умеръ Сталинъ.
***
Нашёлъ ихъ смятыми въ оконной пыли. Замѣтки на оторванныхъ листкахъ повязаны шнуркомъ. И тотъ, кто писалъ, ещё живъ. Возможно, хотя и для чего.
Пожелтѣвшія, съ паутиной въ углахъ стѣны квартиры сосѣдки, что увезли въ больницу.
Слѣдуетъ полить алоэ и на ночь закрыть окна.
***
Интересно ли, вывернувъ высоко голову, разсматривать отраженія оконъ. Тѣ снѣжныя облака, что расплываются въ синевѣ стёколъ и опускаются застывшимъ занавѣсомъ.
Мнѣ проще. Отъ непониманія спѣшу къ бумагѣ и карандашу. Исторія о спасённой дѣвочкѣ ложится въ строчки и, кажется, становится легче.
Лицо моей сестры, какъ двѣ разныхъ половинки. Добрая и добрая. Маленькая. Жила страдая.
– Къ ней… пусть же денно и нощно будутъ подниматься въ гору люди; подъ маршъ тростниковыхъ флейтъ.
Осколки
