что призраки, в силу определенных особенностей, способны описывать прожитую каждым из них жизнь досконально, точно передавая произнесенную кем-то фразу или виденный предмет.
Когда же наша совместная с призраком работа завершилась, он разрешил мне опубликовать эту рукопись без упоминания на обложке его имени и фамилии. Однако я не могу поступить с ним как с каким-то проходимцем, потому посвящаю эту работу не кому-нибудь, а именно ему.
Посвящается Дэвиду Хикоку,
доброжелательному призраку из Брэндона.
Меня зовут Дэвид Хикок. (Нет, моим предком не был Джеймс Батлер Хикок[1], просто у нас одинаковые фамилии, не более того.) С раннего детства меня мучили кошмары, и действие каждого из них происходило в лесу. И все те кошмары отличались лишь тем, что лес, который предстоял в них фоном, становился с каждым сном все темнее и темнее, а в последнем моем кошмаре он и вовсе потерял всякую фактуру и принял тем самым вид сплошной черной полосы…
С раннего детства я любил гулять по лесу и вдыхать запах хвойных деревьев. Поначалу, конечно, я гулял только с родителями, но годам к четырнадцати стал настолько самостоятельным, что без спроса наведывался туда и проводил там по нескольку часов.
Кошмары продолжались до самой моей смерти в семнадцатилетнем возрасте. Однако, нет, не так. Пожалуй, по-настоящему я, Дэвид Хикок, умер еще в ту ночь, когда впервые мне приснился лес, а было это… в тот день, когда я впервые увидел его.
В кошмарах я бежал сломя голову по лесу, а позади меня разгоралось все большим и большим огнем – и в высоту, и в ширину – ярко-зеленое сияние. Оно, пожирая деревья, травы и лежавшие на земле сухие ветви, словно приближалось ко мне, как будто главной целью для него было не все, а только я. Только я, обычная особь мужского пола; человек, у которого не было никаких успехов в учебе и который не умел общаться даже с самим собой, не говоря уже об общении с другими людьми.
Хвойный лес кольцом окружал наш город. Брэндон, далекий от любого другого города, привыкший жить своей жизнью, существовал лишь за счет экспорта древесины. Он располагался на юго-западе штата Нерман, на границе с так называемой Зоной отчуждения. Люди уезжали из города, если у них была такая возможность, в ином случае – работали или на лесопилках, или в местных супермаркетах, которых по всему городу было слишком много. Думаю, для населения в десять с лишним тысяч человек шестьдесят супермаркетов действительно много.
С этого я и начну эту историю.
1
В тот июньский, наполненный духотой день, когда я был уже семнадцатилетним подростком и всячески делал вид, что психологический мой возраст превышает тридцатник, мы с отцом поехали в лес. Маме для посадки цветов нужны были сосновые иголки, а отец в одиночку ехать не собирался, так что, пробурчав что-то под нос, я поехал с ним.
То лето (мое последнее лето) было настолько жарким, что любой из бразильских курортов мог тогда позавидовать нашему городу. Однако Брэндон, в отличие от Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, туристов не привлекал. В опьянявшей духоте хотелось пить. Лицо обливалось потом.
Ради поездки за сосновыми иголками мы пересекли половину города, четыре раза стояли на светофоре и ко всему прочему вспотели до такой степени, что из наших футболок можно было выжать по меньшей мере три галлона пота. На горизонте виднелась темная полоса.
– Будет дождь, – сказал отец.
Я кивнул и ответил:
– Вероятно.
Мама сказала, что нужно ехать ближе к Зоне отчуждения, там, видите ли, сосновые иголки лучше. Во-первых, они вообще могут быть лучше или хуже по отношению друг к другу? Ну даже если так, тогда – во-вторых: каким образом они могут быть лучше в той местности, где когда-то (с 1957 по 1965 годы) проходили испытания ядерного оружия?
Выехав на дорогу, которая располагается за чертой города, отец увеличил скорость, и автомобиль, корпус и стекла которого обжигали кожу при соприкосновении с ними, заскользил по разбитому асфальту.
В салоне, помимо невыносимой духоты, несмотря на то что все стекла были опущены, стоял раздражавший ноздри сигаретный дым. Отец курил всегда: и полчаса не проходило, как он дрожавшими пальцами выхватывал из нагрудного кармана пачку сигарет и доставал из нее желтыми зубами бумажную гильзу с ядом.
У отца зрение было как у котенка – в общем, как у меня. Он безуспешно щурился по обе стороны и постоянно спрашивал меня: «Там – сосна? Нет?» В нашей семье, каким бы парадоксальным это ни казалось, зрение было хорошим только у моей бабушки, миссис Бэрнсток.
По дороге, по которой мы проезжали, редко кто ездил, а если кто-то и ездил, то ни в коем случае не в одиночку. Связано это было с тем, что где-то в лесу, по слухам, была расположена секретная военная база. С другой стороны – какая же она секретная,
