в школе я подмигнул одной девчонке, она подумала, что у меня нервный тик. Впредь я и не пытался заигрывать. Не стоило пугать собой людей.
Звук разбитого стекла вернул меня на землю. Какой-то мужик швырнул кружку об стену, оставив на ней кофейную кляксу.
– Что за муть ты мне дала? – схватил он Нину за руку. – Это, по-твоему, кофе? Я проработал всю ночь, и мне еще днем пахать, налей мне настоящего черного, но сначала вылижи это! – указал он на облитую стену.
– Я сейчас все уберу, – тихо сказала Нина, пытаясь высвободиться из лап этого животного.
Все молчали. Какого черта все молчат? Ну, скажите же что-нибудь. Надо же что-то сказать!
– Эй, отпусти девушку! – сказал я.
Зачем ты встал? Все, теперь тебя по стенке размажут! Сядь, сядь сейчас же, или нет, залезь под стол…
– Она ни в чем не виновата, – не останавливался я.
Ну все, нам кранты.
– Что ты сказал? – громила выплюнул зубочистку, отпустив руку Нины.
– Что слышал, – ответил я. Да так резво ответил, сам от себя не ожидал.
Ой, идиот… – внутренний голос исчез.
Толпа мужиков у стойки расступилась, табачный смог рассеялся, громила шел на меня. Его мускулы напряглись, рубашка затрещала, он щелкал костяшками пальцев, во мне тоже трещали кости и дрожали все до одной от предчувствия неминуемой боли.
Сейчас бы забраться под стол, или смотаться отсюда, или еще лучше умереть от инфаркта, вот прямо сейчас. За спиной громилы – смеющиеся глаза выжидающих зевак и одни сочувствующие – глаза Нины. Ну хоть кого-то волнует моя участь, подумал я. Если умирать, то с гордо поднятой головой. Я попытался поднять голову, расправить плечи, но ничего не получилось, моя голова, как и шея, просто вросла в меня, я так съежился, что не мог пошевелиться, я был одним сплошным комком страха.
– Иди-ка сюда, – рыкнул бугай, – иди, не бойся, – ухмыльнулся он почерневшими зубами, – я только сверну тебе шею, пацан, только и всего.
– Угомонись, не лезь, – пытался уговорить его один.
– Ты ж его одним пальцем раздавишь, оставь пацана.
– Пожалуйста, не надо, – взмолилась Нина.
– Заткнись, стерва, – выпалил он.
Его опухшее лицо забагровело, губы надулись, выплевывая мелкие слюни, глаза полопались красными жилками, ноздри пыхтели, как у быка.
А я был тряпкой, красной скукоженной тряпкой, которую вот-вот разорвут на куски. В принципе, я прожил не такую плохую жизнь, я попытался защитить человека…
Бугай взял меня за шкирку и поднял над собой, воротник трещал, мои ноги висели, как на шарнирах, я не мог дышать, кажется, язык встал поперек горла. Я попытался двинуться – бесполезно, страх сковал каждый мускул, кровь отлила от лица.
– Да он синющий весь, сейчас помрет! – крикнул кто-то.
Он поднял меня еще выше и с размаху бросил на стол, я ударился боком и грохнулся на пол, в ребре что-то
