очередь – безусловным и пожизненным отстранением от проекта.
Но – победителей, как известно, не судят.
В Корпусе барон получил прозвище Маэстро. И было с чего: облик и платье нового педагога являли собой разительный контраст с внешним видом прежнего преподавателя гимнастики и фехтования, ротмистром Самойленко. Ротмистр пришёл в Корпус из Николаевского Кавалерийского и за три года так и не сумел побороть несколько пренебрежительное отношение к этому роду войск, царящее в среде морских офицеров.
Смотрелся Корф, что и говорить, эффектно донельзя: высокий лоб с залысинами, „мушкетёрская“ бородка, тонкие стрелочки усов. Одежда под стать внешности, никакой военной формы: чёрные бриджи, чулки, кожаные башмаки, громко стучащие каблуками по полу физкультурного зала. Чёрный, наглухо застёгнутый на латунные застёжки фехтовальный жилет, простёганный мелкой клеткой, под ним – белая шёлковая рубашка. К такой подошли бы кружевные манжеты, но их всё равно не будет видно под длиннющими, до локтя, кожаными крагами.
И – монокль! Как Маэстро ухитряется не терять его во время своих стремительных репримандов и выпадов?
– Так, довольно, молодые люди. Прошу вас запомнить – то, чем мы с вами сейчас занимаемся – это основа основ, фундамент, на котором зиждется высокое искусство фехтования. Да, это непривычно для вас – и стойка мастера клинка, его манера перемещаться, мало напоминают свойственные обывателю позы и телодвижения. А, следовательно, пребывая в тоже же душевном состоянии, в каком обыкновенно находится обыватель, вы ни за что не сможете освоить эти премудрости!
Слово „обыватель“ барон произнес до того характерно, что Варя, не удержавшись, хихикнула. Педагог строго посмотрел на дерзкую ученицу, дёрнул щекой, отчего стеклянный кругляш едва не выпал из глазницы, и продолжил:
– Представьте, что вы на молитве или исповеди; вообразите себя художником, создающим самое главное полотно всей своей жизни…
Иван вовремя скрыл смешок. Если за мольбертом он себя ещё кое-как мог представить (правда, то, что получится в результате…), то молитва и исповедь так и остались для него не более, чем тягостной повинностью, которую необходимо соблюдать, дабы не выделяться из рядов.
– Да-да, юноша, именно так! – Маэстро пронзил его раздражённым взглядом, словно отточенным клинком. – А если вас затрудняет представить себя в церкви, вспомните о своей первой любви, наконец, и только тогда – только тогда, повторю я вам! – встаньте на боевую линию, лицом к лицу с самым главным человеком в вашей жизни, с вашим противником! Пока, правда, воображаемым.
Иван сглотнул и часто закивал. И постарался не думать о том, какие ехидные мины скорчили спиной Николка и Воленька Игнациус – уж они-то отлично знают о его отношениях к Вареньке… А он-то чем виноват? Ну да, она нравится Ване, всегда нравилась, ещё со времён их с отцом попадания в прошлое. В какой-то момент показалось даже, что чувство это взаимно – вот только в последнее время она предпочитает
